Ээро Сааринен: об архитектуре
Избранные отрывки из статей Ээро Сааринена. Перевод М.Д. Канчели. Публикуются по изданию «Мастера архитектуры об архитектуре», издательство «Искусство», стр. 500-516, М. 1972.
- Изменяющаяся философия архитектуры
- Шесть мощных течений в современной архитектуре:
- Функциональность, конструкция и красота:
- О целостности архитектуры и её влиянии на формирование жилищ
Изменяющаяся философия архитектуры
[Статья была опубликована в журнале «Architectural Record» (1954, August, V. 116, № 20). Пер. М. Д. Канчели.]
Принципы архитектуры, думается мне, остаются постоянными, но каждая эпоха, породившая свою архитектуру, акцентировала одни принципы и игнорировала другие. В эпоху Ренессанса признавали и выдвигали иные принципы, чем в период готики. В этом смысле мы имеем основание говорить об изменяющейся философии архитектуры. Но в наше время имеет место скорее расширение, чем изменение. И нам следует говорить о растущей и расширяющейся философии, а не о философии изменяющейся.
Основные принципы современной архитектуры, которые мне кажутся особенно важными и значительными, следующие:
- Каждая эпоха должна создавать свою собственную архитектуру, исходя из собственной техники, и эта архитектура должна отражать дух своего времени.
- Функциональная целостность. В 1920-е годы делался чрезмерно большой упор на принцип функционализма, то есть на убеждение, что форма может быть найдена путем строгого следования за функцией. Но это редко бывает так, и мы вскоре убедились, что на функционализме свет не сошелся клином. Тем не менее принцип функциональной целостности, по-видимому, остается одним из краеугольных камней в современной архитектуре.
- Принцип конструктивности. С тех пор как я себя помню, конструктивная целостность и конструктивная ясность были основными принципами современной архитектуры.
- Признание значения пространства как важнейшего элемента архитектуры; новое восприятие пространства становится более важным, чем восприятие массы.
Конечно, эти принципы сами по себе еще не делают архитектуры. Они моральный кодекс, лежащий в основе архитектуры; и притом очень хороший моральный кодекс.
Эти принципы предоставляют неограниченные возможности архитектурной выразительности, и из них мы можем создавать красоту. Они также подсказывают неограниченные возможности расширения; они могут создавать богатый и растущий арсенал средств выражения.
Ренессанс придавал большое значение человеческой реакции на пропорции. Еще не так давно я сказал бы, что это не так уж существенно. Теперь я начинаю понимать всю глубину значения этой реакции. В нашей архитектуре пропорции будут иными, чем в архитектуре Ренессанса. Они возникнут из наших собственных принципов – из наших конструкций, наших форм и пространств. Я считаю, что опасно пытаться привести их в строгую систему, как это делает Ле Корбюзье, но нельзя приуменьшать их значение.
Всякое новое течение очень легко впадает в крайность. Поэтому необходима постоянная переоценка. Мы должны систематически брать под сомнение обоснованность многих наших действий. Не перегнули ли мы палку, делая чрезмерно большие окна, порождающие слишком много термопроблем? Является ли плоская крыша действительно ответом на все вопросы? Нельзя ли другими средствами достигнуть более удачного взаимоотношения с небосводом? Это лишь некоторые из многочисленных сложных вопросов, которые мы обязаны задать себе, не устраивая, однако, вокруг них ненужной склоки.
Шесть мощных течений в современной архитектуре
[Статья из журнала «Architectural Forum» (1953, July, V. 99, № 1). Пер. М. Д. Канчели.]
[...] Мы находимся у самого начала нового периода в архитектуре. Ведь всего несколько лет назад строители-декораторы сооружали колледжи в готическом, а банки в романском стиле – фальшивые фасады, заимствованные у прошлых времен. Когда через сотню лет историки оглянутся на наше время, то они скажут, что современное строительство потерпело полную неудачу из-за того, что мы даже понятия не имели о духовной стороне архитектуры.
В то время как подобное обвинение справедливо в отношении основной массы проектировщиков современных построек, оно не относится к небольшой группе архитекторов, являющихся ведущими не по количеству построенного, а по своему интеллекту и творческому вкладу. Это творцы формы, и их последователи рассеяны по всему миру: в Америке, Франции, Бразилии, Италии и Финляндии.
Если мы сконцентрируем свое внимание на тех, кто развил определенные основополагающие идеи и сознательно создал форму, то в современной архитектуре можно, по-видимому, увидеть шесть легко различимых направлений. Они подразделяются на две основные группы. К одной относятся те, кого причисляют к «индивидуалистам», «романтикам» или «гуманистам»; к другой – так называемые «классики» или «функционалисты», чьи творения иногда снабжаются ярлыком «интернациональный стиль».
Ниже рассмотрим отдельно каждое из шести течений, которые в настоящее время имеют, по-видимому, силу и значение.
1. Райт и органичное единство
Первая область, подлежащая исследованию, может быть названа «самовыражением индивидуума». Наиболее сильное влияние здесь оказал великий гений-одиночка Фрэнк Ллойд Райт. Его грандиозный вклад в современную архитектуру относится еще к началу нашего столетия, когда стали формироваться основные концепции Райта, из которых – как из мощного ствола дерева – развились многие ветви современной архитектуры. Такими основополагающими принципами была, например, его концепция «органичного единства»; новая трактовка пространства как свободного и текучего; его вера в связь между природой и зданием; его приверженность к естественным и местным материалам; признание модульного проектирования как логического средства, позволяющего использовать преимущества стандартизации элементов.
Как правило, сам Райт доводит свои концепции формы – в большей степени, чем свои конструктивные принципы, – до высших пределов. Его форма очень индивидуальна и может не породить устойчивой школы, потому что в других руках эта форма представляется уже анахронизмом.
В настоящее время, по мере наступления нашей зрелости, мы начинаем постигать еще и иное значение творчества Райта помимо плодородия великого ствола архитектурного древа: его духовное качество. Достоинство человека и его связь с природой так отражены в творениях Райта, что глубоко проникли в духовную сущность архитектуры. Эта особенность, пронизывающая все творчество Райта, служит для нас уроком, который мы должны стремиться постичь, и, возможно, это величайший вклад Райта в современную архитектуру.
2. Вурстер, Беллуски и современная архитектура
[Уильям Вурстер (род. 1895) – американский архитектор; Пьетро Беллуски (род. 1899) – американский архитектор.]
В известной мере под влиянием Райта – в частности, под воздействием его почитания природы и тех материалов, которые она дает, а также открытого плана, которому он положил начало, – находится в Америке многочисленная группа архитекторов-индивидуалистов, пытающихся найти собственную архитектурную форму с помощью особо внимательного отношения к проблемам, порожденным местными или районными условиями и традициями. Они остро прислушиваются к общественному мнению и чутки к насущным проблемам. Они ищут индивидуальных решений, они относятся к архитектуре, как к кустарному ремеслу, чем она в известном смысле и является, особенно когда дело касается индивидуального жилья.
В отдельных группировках этого направления в настоящее время существует тенденция к неограниченному эмоционализму, которое из-за недостатка эстетической и конструктивной дисциплины имеет мало шансов на будущее. С другой стороны, в широком диапазоне, представленном У. Вурстером, П. Беллуски и некоторыми другими, можно найти много неоценимых долговечных качеств.
3. Аалто и европейские индивидуалисты
Направленность архитектуры в северных странах Европы перекликается с творчеством индивидуалистов США, и, действительно, между ними происходил интенсивный обмен идеями. Североевропейская архитектура также рождена в процессе поисков отдельными архитекторами своих собственных путей. Она почерпнула силу из функционализма, захлестнувшего континент в двадцатых годах, – из доктрины, утверждающей, что физические требования архитектуры должны определять форму, что все должно быть сделано максимально удобно и экономно, как на корабле или самолете, – и эти условия должны диктовать форму. В северных странах принципы функционализма удачно сочетались с уже установившимся здоровым отношением к проектированию, а местные требования и человеческие нужды – с влиянием, идущим с континента. Это привело к расцвету четкого хорошо воспринятого направления, к сознательно утонченным и изящным формам, присутствующим во всех Элементах интерьера, так же как и в архитектуре внешних форм. Оно было с энтузиазмом встречено в Америке в тридцатых годах.
Все это совершилось в северной Европе без грома революционных фанфар, и новая архитектура дружественно сочеталась с архитектурой прошлого, подобно частям хорошо организованного города. В настоящее время некоторые архитекторы, представляющие это течение, отошли от своей ранней веры в эру машин и – подобно Алвару Аалто, – в новый романтизм. Под влиянием североевропейской группы в архитектуре будущего, возможно, и не возникнет новый мир форм, однако заслуга этой группы – как и ее американских единомышленников – заключается в ясном понимании человеческих и местных проблем, создающем хороший противовес более четко разграниченным школам, всегда рискующим впасть в излишнюю стилизацию.
Между тремя рассмотренными течениями существует много общего.
Теперь перейдем к трем группам, работающим в так называемом «интернациональном стиле».
4. Ле Корбюзье – функция и пластика форм
Четвертая исследуемая нами область – та, которая черпает вдохновение из тех же источников, что и абстрактная живопись и скульптура. Она возникла вокруг гения Ле Корбюзье. Подобно Райту и Пикассо, он открыл целую сокровищницу принципов, опираясь на которые расцвело в дальнейшем творчество и его и его последователей.
Эта архитектурная школа основана на принципах функционализма, на вере в эру машин и в значение градостроительства. Ее последователи – преданные этим принципам и прочно на них опирающиеся, – ищут новые измерения, исследуя скульптурные и пластичные свойства архитектуры. Хотя создаваемые ими формы возникают в основном из строгого соблюдения функциональных и конструктивных требований, им свойственно и сознательное стремление к достижению эффекта, который... прекрасен благодаря своим пластическим и текстурным качествам и соотношению отдельных частей. Так же как воздействует на человека волнующий скульптурный эффект огромных колонн Карнакского храма, так и в таком здании, как многоквартирный дом Ле Корбюзье в Марселе, человека приводит в глубокое волнение пластичная красота, богатая выразительность форм, свидетельствующие о новом духовном качестве современной архитектуры.
5. Гропиус – архитектура эры машин
Другое сильное влияние исходило из Баухауза – немецкой архитектурной школы периода между двумя войнами, породившей философию, которая распространилась по всей Европе и стала действенной и неотъемлемой частью американского образа мышления. Лидер и главный представитель этой школы Вальтер Гропиус рано понял, в чем заключается проблема, и определил ее в самом широком плане. Баухауз осознал, что мы живем в новую индустриальную эпоху, и проповедовал, что любой дизайн – от пепельницы до плана города – должен отражать этот образ жизни. Его принципом было находить красоту не путём придания предмету вида ручной выделки, свойственного прошлому, а путем откровенного использования нашего нового орудия производства – машины.
Однако, в противоположность североевропейской группе, Баухауз систематически исследовал и экспериментировал с новыми материалами и производственными процессами и стремился к установлению связей между дизайнером и промышленником в интересах стимулирования массового производства спроектированных предметов. С вниманием относясь к экономическим и социологическим факторам, Баухауз считал, что архитектура должна служить человеку, развивая дешевое жилищное строительство и хороший дизайн для массового производства. В Америке упор делался больше на архитектуру, чем на дизайн. Но, возможно, более важным, чем созданные Баухаузом формы, были философия, наука и методы, которым он обучал, потому что он создал целое поколение хорошо подготовленных специалистов и оказал влияние на многих молодых архитекторов, которые станут осуществлять значительную долю строительства ближайшего будущего.
6. Мис ван дер Роэ, творец формы
Шестая ветвь берет начало от Баухауза в том смысле, что задачу архитектора видит в создании величавого порядка, используя арсенал форм нашей индустриальной эпохи. Людвиг Мис ван дер Роэ – великий творец форм этой школы – преднамеренно ограничил объем этой проблемы, направляя свое творчество больше вглубь, чем вширь. Его усилия сконцентрированы на конструктивной четкости и откровенном использовании выбранного метода монтажа. Он стремится найти выразительную и соответствующую нашему времени красоту с помощью точного, тщательно подогнанного и в высшей степени упорядоченного сочетания этих элементов. В противоположность Ле Корбюзье он не пригоняет форму здания, как перчатку, к функциональному назначению пространства, а возводит регулярные здания, содержащие пустые регулярные пространства, внутренняя организация которых может быть затем решена или изменена – наподобие театральной сцены – соответственно многообразным возможностям их последующего использования, тем самым противостоя разрушительному воздействию быстрых перемен, происходящих в мире индустрии. Значительный объём строительства в соответствии с этими принципами был осуществлен в США, где индустриализация наиболее продвинута и потому правильнее всего понята.
Последователи и поклонники Мис ван дер Роэ увлеченно стремятся найти в конструкциях и сложном механизме современного строительства четкую и выразительную простоту этого мира форм. Некоторые из них пытаются в пределах принципов Миса обогатить палитру и расширить диапазон, остаться верными выразительности конструктивной ясности, но выйдя при этом за пределы сковывающей геометрии колонн и балок.
Эта школа, по-видимому, настолько крепко овладела возможностями решения материальных проблем архитектуры, что помимо этого ее вклад в архитектуру сразу и незаметен. Однако красота многоквартирных башен Миса в Чикаго переступает пределы материального, создавая из самой конструкции абстрактную, постижимую красоту, придающую архитектуре новое измерение.
Нерви и Фуллер – инженеры-учёные
[Ричард Бакминстер Фуллер (род. 1895) – американский инженер, философ и теоретик архитектуры, автор новых принципов создания легких металлических конструкций (так называемые геодезические купола).]
Если говорить об архитекторе как о создателе форм, то эти шесть направлений представляются наиболее значительными и плодотворными в современной архитектуре. Но имеются и другие исследования, которым предстоит сыграть важную роль в будущем формировании облика вещей. С этих позиций ближе всего к рассмотренным направлениям, хотя и за пределами границ собственно архитектуры, находятся новые достижения в области инженерии. Пространственные конструкции П.-Л. Нерви в Италии и сооружения Бакминстера Фуллера в Америке окажут сильное влияние на архитектурное мышление. Изумительные потенциальные возможности инженерного искусства и науки откроют новые горизонты для архитектуры, дадут новые материалы и выдвинут новые проблемы. Архитектуре еще предстоит все это в себя впитать.
Существуют новые импульсы и в современном градостроительном мышлении, которые ещё не созрели, но, несомненно, наложат свою печать на будущее. Таковы, например, градостроительные концепции Кларенса Стейна и покойного Генри Райта, имеющие социологическую и экономическую направленность.
Завтра – новая великая архитектура
Итак, существует обширная основа современного строительства – область, в которой проектирование еще не всегда осознано, но физические проблемы тем не менее решены. Эту основу можно сравнить с народным искусством. Здесь, внутри этой основы, будут поставлены архитектурные проблемы, которые, подхваченные и решенные творческими умами, послужат новым производительным импульсом для создания форм нашего времени. Следует помнить, что и в рамках шести основных направлений картина более сложна, чем она описана выше. Существует взаимодействие между этими школами и нарушение их границ отдельными архитекторами. Нельзя забывать и то, что внутри каждого течения находятся люди различных возможностей. Существуют основные творцы форм; существуют их последователи, сознательно работающие в пределах данного мира форм; и существуют, наконец, те, которые используют формы непоследовательно и беспорядочно, создавая лишь путаницу.
Взглянем теперь на эти шесть течений с точки зрения определения архитектуры как искусства, к которому предъявляются двоякие требования: материальные и духовные. Все они направлены на решение материальных требований. Все они, как мы видим, искренне заинтересованы и в выявлении духовных ценностей. И каждое стремится к этому своим путём. Поэтому логично предположить, что по мере того, как наша цивилизация будет становиться более зрелой и, соответственно, возрастет уважение к культурным, не материальным задачам, духовные качества архитектуры будут расцветать. Они догонят материальный прогресс. Тогда наша архитектура обретет равновесие, необходимое для ее процветания, и настанет день, когда она займет в истории видное место наряду с греческой архитектурой, готикой и архитектурой Ренессанса.
Функциональность, конструкция и красота
[Статья из журнала «Architectural Assotiation Journal» (1957, July – August). Пер. М.Д. Канчели.]
[...] Я уверен, что все согласны с тем, что никем и никогда основные условия или принципы, на которых основывается архитектура, не были сформулированы лучше, чем Витрувием: «Прочность, Польза и Красота», или же, на свойственном нам языке: «конструкция, функциональность и красота». Независимо от того, идет ли речь об архитектуре Египта, о готике, архитектуре Ренессанса или о современной архитектуре, эти три условия должны быть соблюдены, иначе не будет архитектуры.
Думаю, все согласятся и с тем, что каждая эпоха, период или стиль по-своему выполняют эти условия. Они могут ставить их в различную зависимость одно от другого или придавать одним большее значение, чем другим. Никогда, например, не придавалось так мало значения третьему из условий – красоте – как в наше время. И подобно тому, как каждая эпоха находит новые решения и новые средства выражения в пределах этих условий, так и каждый отдельный архитектор находит в них свои средства выражения. [...]
Техника
[...] Каждая эпоха создавала архитектуру исходя из своей техники, но ни одна эпоха не имела в своем распоряжении таких сказочных технических возможностей, как наша. С нашей техникой мы можем создавать то, о чем раньше не могли и мечтать.
Современная техника уже оказала глубокое влияние на нашу архитектуру. Без нее мы не имели бы ни небоскребов, ни идейного направления Баухауза, ни геодезического купола, ни зданий, смонтированных из сборных элементов массового изготовления. Без новейшей техники мы не имели бы возможности создать преднапряжённые конструкции – конструкции, принадлежащие только нашей эпохе. Но думается, что мы находимся еще у самых истоков. Освоение техники строительства в бетоне, алюминии и в пластических материалах едва только начато. Техника массового производства предоставляет нам возможности, преимущества которых мы оценили еще далеко не в полной мере. Новые возможности открывает перед нами и модульная система, а геометрия и физика еще таят много секретов, которые рано или поздно послужат нам на пользу. Все виды пространственных конструкций и системы регулирования климата откроют перед архитекторами новые перспективы. Все это не фантазия и даже не научная фантастика. Все это станет реальностью. Все это мы сможем использовать, и мы должны будем все это использовать, если хотим идти в ногу со временем, иначе время пройдет мимо нас.
Но что же мы станем со всем этим делать? Позволим ли мы всем Этим возможностям взять верх над нами и побудить нас к бессмысленным эффектам? Будем ли мы просто играть нашими техническими мускулами или станем регулировать их работу? Собираемся ли мы учиться, как нам обогащать их, внося поэтичность и придавая им значительность? Собираемся ли мы использовать их как слуг новой, более богатой и еще более прекрасной архитектуры? Конструктивное единство и конструктивная ясность являются основными эстетическими доктринами нашего времени. Сможем ли мы правильно использовать новую технику? [...]
[...] Я не считаю, что развитие строительной техники обязательно должно идти только в направлении стали, алюминия и тому подобного. Оно может идти также и в направлении каменного строительства. Здание из камня не обязательно нуждается в отделке, и многих интересует, каково будущее этого вида строительства. Я не вижу, почему, в частности, не может применяться кирпич. Я предполагаю, что это часть нового брутализма, о котором нам приходится слышать, и который, по-видимому, исходит из нашей страны. [...]
Пластика формы
Пластика формы – то, что новая техника сделала для нас легко достижимым или, во всяком случае, возможным. Тем не менее на раннем этапе своего развития современная архитектура, находясь под влиянием кубизма, мало ею интересовалась. И только Ле Корбюзье встряхнул нас и показал возможности и богатство пластических форм.
Увлечение конструктивными формами в архитектурных школах Америки очень велико. Тонкие оболочки, складчатые покрытия, гиперболические параболоиды и купола Б. Фуллера наводняют чертёжные комнаты этих школ, захватывая их подобно тому, как во времена индейцев пожары охватывали прерии...
Мне думается, что обычно нет никакого экономического обоснования для выбора этих форм и то же пространство могло бы быть перекрыто дешевле каким-либо из обычных способов. Следовательно, причина, почему такие формы создаются и почему мы ими интересуемся, чисто эстетического, а не экономического порядка; и мы должны это признать.
Что интересует меня в этих конструкциях, так это где, в каких случаях и зачем их применять. Вникая глубже в их различные возможности, видим, что они представляют собой не просто математические формулы, которые должны быть решены определенным способом, иначе они развалятся, но что существует множество в равной степени логичных и хороших способов, разных направлений. Все направления одинаково логичны, но одно решение выглядит лучше другого, и мы выбираем его. Одно дает ощущение полета, другое создает впечатление монументальности, и в конечном итоге это становится проблемой, теснее связанной со скульптурой, чем с математикой.
О чем мы в свете этого должны подумать, так это насколько далеко нам дозволено проникать в сферу скульптуры. Право же, мне кажется, что архитекторы Южной Америки, при всем их мастерстве и увлеченности, зашли слишком далеко. В законченном виде их сооружения больше напоминают скульптуру, и это уже что-то не то. Равновесие между конструкцией и эстетикой в пластических формах, по-видимому, лучше всего найдено поистине великим художником Нерви.
Мы в своей конторе работали над многими формами и старались понять, в чем сущность связанных с ними проблем, – проблем не только конструктивного, но и эстетического порядка.
Мы много и упорно работали над водонапорной башней Технического центра «Дженерал-моторс». Мы изготовили около 30 различных моделей и для каждой испробовали различные конструктивные принципы, различные формы и различные пропорции, разработав 500 или 600 эскизов и сделав 20–30 полностью законченных макетов. В результате этого мы получили четкое представление о том, что хорошо и что нет... Это вовсе не чистая конструктивная форма. Это форма жульническая. Настоящая конструкция спрятана внутри и передает нагрузку от резервуара к опорам – от сферы на землю. Такая башня – конструктивно нелогичная, но зрительно логичная, – оказалась самой красивой, какую мы смогли спроектировать. Кто же выиграл? Я считаю, что предпочтение должно быть отдано тому, что лучше выглядит. Этот резервуар из нержавеющей стали высотой около 42 метров служит центральной вертикальной доминантой всего комплекса Технического центра. [...]
Цвет, текстура и орнамент
Другой аспект проектирования, который меня интересует, – это проблема цвета, текстуры и, в некоторых случаях, орнамента. [...]
Как включить его в целое и сделать поистине составной частью архитектуры? Цвет – это нечто такое, что не может быть просто придано зданию.
С цветом связан и вопрос текстуры. Как только мы осознаем, что цвет может служить нам на пользу, мы одновременно начинаем понимать и преимущества текстуры и, чем больше осваиваем ее различные виды, тем глубже постигаем всю проблему текстуры. На раннем этапе развития современной архитектуры этому элементу придавалось мало значения. Все делалось чрезвычайно гладким. Текстура – это понятие широкое. Это может быть текстура самой навесной стены в целом. Каковы особенности и общая выразительность такой стены с точки зрения текстуры? Это может быть всего лишь игра светотени при освещении стены солнцем. Или это может явиться результатом старения стены или отдельных ее материалов. Это исключительно важный фактор. Мой отец, например, говорил, что следует употреблять либо материал, вовсе не подверженный старению, либо стареющий красиво, но никакой иной.
Вслед за проблемами цвета и текстуры, и по мере овладения ими, возникает проблема орнамента. Все другие эпохи или периоды в развитии архитектуры создавали свои орнаменты, но мы их вовсе не имели. Все другие периоды развивали свой орнамент из акцентирования конструкций или акцентирования отдельных частей этих конструкций, которые они стремились выделить. Как только возникает уверенность, что творить следует не только во имя чисто функционального пуризма, но и преследуя эстетические цели, которые себя оправдывают, тогда и могут быть созданы условия для постепенного появления орнамента. У меня такое чувство, что уже наступил момент затратить на это время и энергию, хотя это и должно делаться не спеша. Это нечто, что может расти лишь медленно, развиваясь одно из другого. Я видел работы Эда Стоуна [Эдвард Дьюрелл Стоун (род. 1902) – американский архитектор, один из лидеров так называемого «американского неоклассицизма».] и работы Ямасаки, и они вызывают чувство удовлетворения. В этой области намечается общий сдвиг. [...]
Окружение
Нас все больше и больше начинает интересовать проблема общего окружения... Здесь много разновидностей. Все зависит от существа каждой конкретной задачи, но в целом мы, в Америке, начинаем все больше переносить центр тяжести наших интересов с отдельных зданий на сочетание этих зданий между собой.
Проблемы, которые это влечет за собой, очень разнообразны. Идеальными являются условия, сложившиеся в «Дженерал-моторс», где нам была предоставлена возможность формирования всего окружения; удалось не только разместить здания, завод и все остальное в определенной взаимосвязи, но с помощью этого и многого другого оказалось возможным создать общую атмосферу и колорит, соответствующие поставленной перед нами задаче. И такие задачи нас чрезвычайно привлекают.
Затем существует проблема увязки проектируемого здания по характеру, материалу и масштабу с окружающей его постоянной средой или с соседними зданиями различного типа.
В ранние годы современной архитектуры господствовал взгляд, что следует игнорировать соседние здания или считать, что они вскоре будут снесены; но мы имеем в Америке множество примеров, когда хорошие архитекторы именно так и поступали, однако это привело лишь к тому, например, что университетские городки были испорчены, так как старые здания оказывались такими же долговечными, как и новые. Общий вид ансамбля гораздо важнее отдельных зданий.
В известном смысле эта проблема лучше всего понята в северных странах Европы, но подчас со слишком большим вниманием к старому. Это другая сторона, о которой следует подумать. Мы должны найти способ, оставаясь верными принципам современной архитектуры, создавать здания, хорошо согласующиеся с их более старыми соседями, если эти последние представляют собой долговечные здания, даже будь они псевдонеогеоргианского или неоготического стиля. Но мы не должны жертвовать слишком многим и, во всяком случае, никогда не должны заимствовать у других зданий их дух. Если мы начнем это делать, значит, нам надо подавать в отставку. [...]
Современная архитектура одно время взяла курс на «удобство» или «функциональность», но очень скоро обнаружилось, что голый функционализм не может создать ни формы, ни архитектуры. Мне думается, что принцип функционального единства является одним из краеугольных камней, о которых никогда нельзя забывать. Архитектура должна быть слугой общества.
Архитектура – это не вопрос моды, во всяком случае, она не должна им быть. Тот факт, что прежнее поколение верило во что-то, не является достаточной причиной для того, чтобы новое поколение над этим насмехалось. Архитектура растет медленно, из поколения в поколение. Возможно, функционалисты зашли слишком далеко, но они преподали нам важные уроки.
Все эти моменты – новая техника, возможности создания пластических форм, исследование цвета, текстуры и орнамента, взаимосвязь зданий с их окружением, – все они в совокупности могут рассматриваться как факторы, обогащающие наш словарный запас сверх той азбуки, которой мы пользовались, может быть, слишком самоуспокоенно. [...]
Выразительность
Но почему мы стремимся расширить свой словарный запас? Я думаю, что это потому, что современная архитектура уже достаточно созрела чтобы задумываться над более значительными вопросами выразительности. Возможно, что для ординарных зданий, являющихся, в сущности, лишь частью того, что может быть названо «строительным ландшафтом», то есть своего рода фоном, вопрос выразительности не очень существен; но я думаю, даже они должны обладать своей выразительностью – скромно выражать именно то, чем они по существу своему являются.
Однако вопрос выразительности становится решающим в так называемых «специальных зданиях». Церковь должна отображать то, что она является церковью. Аэровокзал должен создавать впечатление, связанное с полетом. Он должен возбуждать оживление, связанное с прибытием или отлетом и удовольствием, получаемым от путешествия, и т. д.
Современная архитектура не имела еще особо широких возможностей проявить себя в этой области, которая, несомненно, наиболее увлекательная, и мы еще недостаточно зрелы. Вероятно, если бы перед нами была поставлена задача создания Капитолия или здания парламента, мы бы вряд ли справились с ней очень хорошо. Я бы даже сказал, судя по конкурсу для города Сиднея (Австралия), что не очень многие могут спроектировать здание оперы так, чтобы оно действительно производило впечатление оперного театра. [...]
Помню, что в одном из ранних манифестов Баухауза, в самом начале борьбы за современный стиль, было предсказано, что этот стиль станет со временем полноправным архитектурным стилем, на одном уровне со всеми другими великими стилями прошлого; он также обретет декоративность и все прочие аксессуары старых стилей. Не думаю, чтобы это могло когда-либо быть достигнуто, если все будут ждать этого сложа руки; не думаю я также и того, что это можно ускорить. Но неправильно, что нельзя пытаться работать в этом направлении. Как только представляется возможность прибегнуть к декорированию, неверно стараться от него избавиться. Я право же думаю, что это есть нечто постепенно рождающееся из текстуры и из конструкции. Мы теперь подошли к этому гораздо ближе, чем были 10 лет тому назад.
О целостности архитектуры и ее влиянии на формирование жилищ
[Запись доклада, прочитанного Саариненом в октябре 1960 г. на III дискуссии «Жить красивее» в Мюнхене («Bauen und Wohnen», 1961, № 1). Пер. М.Д. Канчели.]
Я архитектор – архитектор душой и телом. Все видимое мною я воспринимаю глазами архитектора. Мировоззрение, нашедшее отражение в моих архитектурных работах, я привношу на этой дискуссии в проблемы архитектуры интерьеров жилища. Мой архитектурный опыт относится в основном к общественным зданиям и зданиям специального назначения: исследовательские лаборатории, аэровокзалы, церкви, студенческие общежития. Я не специалист по интерьерам... но, может быть, именно поэтому могу высказать индивидуальную точку зрения.
Я считаю, что проблема «интерьера» – это проблема архитектурная. Все в нашем физическом окружении, будь то внешним или внутренним, поскольку оно создано рукою человека, является архитектурой.
Мой отец, Элиэл Сааринен, считал, что архитектура – это область, простирающаяся от градостроительства вплоть до домашнего очага, и я придерживаюсь того же взгляда... я трактую внутреннее пространство (интерьер) как часть целого, как архитектуру. Исходным служит само здание.
В архитектуре каждого здания должна звучать как ведущая та общая концепция, которая подкрепляется всеми его частями, ее компонентами, вплоть до мельчайших деталей. В живописи каждый квадратный сантиметр холста должен служить многообразному выявлению способа мышления и видения художника. В природе структурная концепция мускула или цветка присуща всему организму.
Здание, подобное аэровокзалу или церкви, служит специальному назначению, находится на определенном месте и возникает из определенной концепции, определенного конструктивного метода и формы. Из этих элементов рождается абсолютное единство. Внутренняя часть такого здания – такая же важная часть этого единства, как и внешняя. (Эту точку зрения я усвоил от Фрэнка Ллойда Райта, но, по-видимому, моим европейским коллегам трудно ее постичь.) Поэтому идеальным интерьером является такой, который развивается вместе с развитием общей концепции здания и из этой 17 Мастера архитектуры об архитектуре концепции. Он развивается в значительной мере подобно тому, как хромосомы размножаются из семени, и идея общей концепции доносится, таким образом, до мельчайших деталей. Такое органическое единство является идеальным состоянием. [...]
Хорошо придерживаться границ, когда эти границы четко определены. Даже художник способен создать свои лучшие произведения, лишь когда он вполне осознает свои границы, – то, что он художник и его творчество ограничено площадью его холста, или поэт, который удерживает себя в стихотворных рамках своей лирики.
Здесь же мы имеем дело с границами, перед которыми поставлена семья, оформляющая свою квартиру, или анонимный дом. Во-первых, у нее ограничены литературные возможности, но наряду с этим встают и другие вопросы. [...]
[...] Большинство людей хочет создать для себя упорядоченное окружение XX столетия и хочет использовать это окружение для выявления своей личности.
Фразы «окружение XX столетия» и «выявление личности» в данном случае – лозунги. Нам следует ближе исследовать эти понятия с целью выяснить, в какой мере они способны сочетаться друг с другом, а в чем они друг другу противоречат. Все находится во взаимодействии. Так, например, в окружающей среде XX века содержится много элементов, влияющих на формирование архитектуры интерьеров. [...]
В первую очередь наша современная эстетика: новый способ видеть вещи, созданный современной живописью и скульптурой, распространился и на другие области. Асимметричные композиции и яркие краски, которые характерны для этих видов искусств, проникли также и в архитектуру интерьеров.
Другим фактором XX века, сильно влияющим на архитектуру интерьеров, является массовое производство. Развитие промышленности переключило мебельное производство из области ремесленной в область заводского изготовления. Другие предметы обихода также в большей или меньшей степени вовлечены в этот процесс. В результате наши комнаты обставлены предметами совершенно безличного характера. Это как раз и существенно, чтобы предмет, производимый в массовом порядке, был бы безличен. Он не должен быть романтичным при решении определенной проблемы при определённых обстоятельствах или же как выражение эмоций художника. Он должен быть классическим в смысле пригодности для удовлетворения часто повторяющихся потребностей, будь то потребности практического или визуального порядка. И потому такой предмет должен соответствовать потребности при любых условиях. Ему не должен быть присущ отпечаток личного, наоборот, чтобы иметь ценность в качестве предмета массового производства, он должен быть безличным.
Следующим обстоятельством, присущим нашему веку, которое влияет на архитектуру интерьера, является массовое потребление. Интерьеры прежних времен создавались для небольшой части населения, так сказать, по ее мерилу. Эта небольшая часть так разрослась, что теперь приходится говорить о массовом спросе. Стены жилищ, будь то поселковые дома или городские квартиры, должны сегодня отвечать потребностям многих тысяч людей. Поэтому они должны быть абсолютно анонимными скорлупками, и за это я благодарен. Лишь когда они отклоняются от строго безличного и пытаются ответить личным желаниям средствами романтики массового производства, эти жилые скорлупки массового рынка оказываются неудовлетворительными как в практическом, так и в эстетическом отношении.
Искусство нашей эпохи, возрастающая анонимность предметов при массовом производстве и увеличивающаяся безличность квартир – таковы три фактора, которые наряду с другими определяют, какую форму принимает и должно принять помещение. Ни один человек, если только он хочет принадлежать к своему времени, не может преодолеть или отвергнуть эти силы, нравятся они ему или нет.
Он обязан их уважать. Но встает вопрос, не вступают ли эти нивелирующие силы в конфликт с потребностью человека индивидуально оформить свою квартиру, отразить в обстановке лицо проживающих в ней.
Я хочу совершенно четко подчеркнуть, что считаю здесь конфликт абсолютно ненужным. Конфликт между стремлением к окружению, которое полностью соответствует нашему времени и подтверждает неизбежность безличности комнат и предметов обстановки, и желанием иметь квартиру, которая, в полном смысле этого слова, была бы зеркалом человеческой личности. Я убежден, что самые хорошие и красивые комнаты отражают оба эти желания без всякого компромисса. Каждый должен проявлять свой характер сильно, ясно и интенсивно. Стены комнаты и мебель массового производства никогда не должны утрачивать своего безличного характера. Эти элементы выполняют для интерьера ту же роль, что конструкция для архитектуры. Но этим элементам противостоят те, которые мы называем декоративными и неструктурными: это такие предметы, как картины, скульптура, цветы, вазы, книги, произведения ручного труда и народного искусства всего мира и тому подобное. Эти предметы могут быть малого размера и их может быть немного, но в нейтральном, безликом окружении их значение и сила их звучания увеличиваются. Они как оазисы в пустыне. Они являются выражением личности хозяина.
Таким образом, следует чётко различать безличные, так называемые «конструктивные» элементы, производимые массовым порядком, и личные, уникальные, так называемые «неконструктивные» элементы. Каждый обладает своей красотой и каждый имеет свою ценность. [...]
Самые крупные ошибки проистекают из чрезмерного стремления достигнуть личного за счёт безличного. Это опошление принципа. Это приводит к компромиссным решениям и беспорядку, что чуждо хорошей комнате, так же как это чуждо хорошей архитектуре и даже хорошему человеку.
Добавить комментарий