Статья «Кендзо Танге о проектировании жилых зданий». Публикуется по изданию «Архитектура Японии: Традиция и современность». Перевод И.С. Глускер и А.Е. Сумеркина. Издательство «Прогресс», М., 1976

---

• Профессор Танге и проектирование жилых зданий
• Традиции и послевоенный функционализм
• Дома удобные и неудобные
• Прототип жилого дома
• Массовое производство
• Подходы «извне» и «изнутри»
• Уровни пространственного восприятия
• Город и дом
• Почему необходимы площади?
• Новые архитектурные идеи

---

[«Кендзо Танге о проектировании жилых зданий» — опубликовано в журнале «The Japan architect», IV, 1966 (№ 118). Материалу придана форма дискуссии между Танге и профессором Кацуо Синохара (р. 1926), архитектором, специализировавшимся в строительстве индивидуальных жилых домов. Синохара увлекает сочетание гуманистических и романтических аспектов национальной традиции с принципами современной архитектуры; он противник того апофеоза техницизма, к которому склоняются японские архитекторы-метаболисты. Материал опубликован в связи с объявленным журналом конкурсом на проектирование жилища нового типа.]

Вилла Сейджо, Кендзо Танге. Токио, 1953 г.

Профессор Танге и проектирование жилых зданий

Синохара: Профессор, объясните, пожалуйста, почему вы не занимаетесь проектированием жилых домов.

Танге: Не могу сказать, что проектирование жилых зданий меня не интересует, но сам я занимался этим только однажды, когда делал проект своего собственного дома.

По-моему, проектирование дома, рассчитанного на более или менее определенный образ жизни, может вылиться в чрезвычайно интересное пространственное решение. Однако я и мои помощники и без того перегружены, а работа даже над одним проектом жилого дома потребовала бы от нас очень больших усилий.

Кроме того, мы специализируемся на проектировании общественных зданий, и, как бы я ни хотел поработать над созданием жилых домов, факт остается фактом — у меня просто нет такой возможности. Безусловно, на счету таких архитекторов, как Сэйкэ, Икэбэ [Сэйкэ Киёси — японский архитектор, который одним из первых в начале 1950-х гг. использовал сочетание принципов организации традиционного жилища и методов современной архитектуры; Икэбэ Киёси — архитектор, разработавший типы минимальных домов сборной конструкции для восстановления японских городов.] и вы, г-н Синохара, множество жилых домов — ваш опыт уже позволяет вывести определенные закономерности. Вам удалось найти объективные принципы проектирования жилища.

Синохара: Я бы хотел остановиться на этом немного позднее, когда мы подойдем к вопросу о прототипах и общем понятии жилого дома.

Традиции и послевоенный функционализм

Синохара: По вашим собственным словам, вы не занимаетесь проектированием жилых домов, однако в ваших проектах крупных общественных зданий меня всегда восхищала верность традициям. Когда я учился в колледже, мы уже увлекались современным дизайном и функционализмом. А начиная с 1950 года вы и профессор Сэйкэ стали создавать здания в японском стиле. Иногда кажется, что современное направление в архитектуре жилых домов пришло в упадок. Однако порой, взглянув на какой-нибудь так называемый традиционный дом, невольно задаешь себе вопрос, насколько он в действительности соответствует традиции.

Если внимательно присмотреться к некоторым новым домам, возникает ощущение, что традиционными их можно назвать лишь отчасти.

И материалы и методы строительства абсолютно современны. Но, взглянув на планировку таких домов, начинаешь думать, что в этой области заметен явный регресс — часто нелегко найти какие-либо различия между этими новыми домами и домами представителей «средних классов» или так называемой интеллигенции десятых-двадцатых годов нашего века. Можно ли считать, что в этом проявляется верность традициям? Неужели это настолько влиятельный фактор, что мы никогда не сможем от него освободиться? Как вы представляете себе роль традиций в проектировании жилых домов?

Танге: Мы, архитекторы, задумались над проблемой традиции в пятидесятые годы. Разумеется, интерес этот возник под влиянием объективных условий, но если бы даже эти условия были иными, традиции все равно нельзя было бы просто сбросить со счетов. Вы верно отметили, что объективные условия все время подспудно оказывают свое влияние. Послевоенное планирование, то есть, в сущности, современное планирование, начиналось в обстановке суровых ограничений; пожалуй, наиболее серьезным из них была постоянная нехватка земли для жилищного строительства. Даже в многоэтажных многоквартирных зданиях было тесно. Перед нами со всей остротой встает вопрос: какой образ жизни можно вести в такой тесноте? Удзё Нисияма, например, утверждает, что жизнь складывается из сна и приема пищи [Нисияма Удзё — молодой японский архитектор; его мысли о жилищном строительстве опубликованы в журнале «Japan architect», XII, 1967.]. Нам нужно много комнат — может быть, даже двух- или трехэтажные квартиры,— но участки, которыми мы располагаем, не могут сами по себе увеличиться, чтобы дать нам такую возможность. Это означает, что многие общественные элементы нашей жизни вынужденно выносятся за пределы дома. Дома негде неторопливо побеседовать с гостями — есть только место, где можно спать. У меня создается впечатление, что сразу после войны многие считали такое положение нормальным. Сейчас такая точка зрения стала неоправданной крайностью. Даже если послевоенные планы и пытались учитывать потребность в более открытом, менее стесненном образе жизни, то ограниченность пространства сделала такую «открытость» невозможной. Надо сказать, что в некоторых кругах на такое положение дел смотрят не без одобрения.

В начале века дома были просторнее: в них хватало места и для гостиных, и для свободных комнат, куда помещали гостей, при умелом пользовании эти комнаты могли стать подлинно одушевленным пространством. Может быть, нас просто одолевает ностальгия по тем временам, когда мы имели возможность строить более просторные дома. Поэтому, обращаясь к теме современного жилищного строительства, следует рассматривать сложившееся положение не как результат регресса, а как следствие нехватки ресурсов на строительство таких домов, которые помогли бы сделать нашу домашнюю жизнь более разнообразной, менее стеснительной.

Если бы мы нашли финансовые средства для строительства более просторных жилых домов, не было бы оснований обвинять современную архитектурную мысль в застое. Может быть, в этом случае цифры мало что доказывают, но в Японии средняя норма полезной площади составляет 14 м² на человека, в муниципальных домах она приближается к 10 м².

В Англии эта норма равняется 30 м², в Италии — 20—25 м²; вообще в Европе нет ни одной страны, где эта норма была бы ниже 20 м² на человека. А у нас, в Японии, на человека полагается 10 м². Однако было бы неверно считать, что в этом и заключается главное препятствие и главная проблема в проектировании жилых помещений в Японии. Хотя для проектировщиков полезно работать в условиях различного рода ограничений, однако планы, которые хотят нас навсегда оставить в такой тесноте, да ещё при этом утверждают, что так и должно быть, никуда не годятся.

Синохара: Сразу после войны был момент, который можно считать торжеством функционализма в малогабаритном жилищном строительстве. Однако на том дело и кончилось. Теперь, когда жизнь стала легче, нам пригодился бы и функционализм, и антифункционализм, и иррационализм, но — как ни удивительно — функционализм, по-видимому, исчерпал себя в Японии в тяжёлые послевоенные годы.

Танге: Действительно! Как только масштабы строительства слегка расширились, функциональные методы оказались непригодными.

Синохара: Да. Сегодня, когда человек собирается строить себе дом, он выдвигает требования, обычные для довоенного времени. Заказчики из всех слоев общества глухи к доводам, которые звучали столь убедительно в период, когда мы могли строить только небольшие дома. Сейчас заказчики хотят иметь гостиные, комнаты для прислуги, и нам остается только соглашаться с ними.

Танге: Теперь, когда мы располагаем несколько большими возможностями, необходимо выработать систему ценностей в проектировании жилых помещений. Нужно решить, из чего должен состоять современный дом или квартира. Что действительно необходимо, если исходить из минимальных размеров жилого пространства? Чтобы выяснить это, нам придется вернуться к проблеме человеческих потребностей.

Дома удобные и неудобные

Синохара: Удобно или неудобно жить в доме, то есть насколько удобным на практике оказывается замысел архитектора,— этот вопрос имеет большое значение в повседневной жизни. Может быть, мы немного об этом поговорим?

Танге: Хотя, безусловно, у меня мало опыта в проектировании жилых зданий, мне кажется, что понятия удобства и неудобства чрезвычайно субъективны: у людей с разными вкусами разные мнения на этот счет. В одном и том же доме мужа все устраивает, а жене все не нравится. В то же время, говоря об удобстве и неудобстве, мы часто не объективны — все дело в привычке, которая нередко заставляет нас изо дня в день действовать самым нелепым образом. Такой абсурдный — но зато привычный — образ действий не вызывает в нас внутреннего сопротивления, и мы готовы считать его удобным. Трудность заключается в том, что нововведение, как бы удобно оно ни было, всегда наталкивается на сопротивление. С другой стороны, очень часто через несколько месяцев, в крайнем случае через год, люди привыкают к новому окружению. Обычно именно в этот период первичного «максимального сопротивления» дом подвергается наиболее резкой и несправедливой критике и объявляется никуда не годным. Наверное, какие-то проекты действительно вызывают у среднего человека повышенное сопротивление, хотя я и не могу себе представить, что именно может его вызвать.

Синохара: Мне кажется, если мы проанализируем критические замечания в адрес домов, построенных по проектам архитекторов, мы обнаружим, что замечания эти в большинстве своем вызваны чисто техническими просчетами, которые, конечно же, надо исправить. Если мы не исправим их, мы окончательно запутаемся в противоречивых — объективных или субъективных — суждениях о том, что удобно и что неудобно. Я часто слышу, что в моих домах невозможно жить, хотя только один раз в моей практике был случай, когда, пользуясь вашим выражением, дом вызвал серьезное сопротивление у заказчика. Но даже в этом случае заказчик — надо отметить, что это был пожилой человек,— через год совершенно освоился в своем новом жилище. Люди привыкают к чему угодно — и хорошему, и плохому. Думаю, что многие преувеличивают «сопротивляемость» человека. Иногда мне даже кажется, что наибольшее сопротивление вызывают проекты, авторы которых пытаются конкретно применить методы эргономики и функционализма.

Танге: Да, отношение среднего человека к дому, в котором он живет, очень субъективно.

Синохара: Я проектировал только небольшие дома; уменьшение размеров — мое единственное оружие. Естественно, все мои дома очень просты. Практически каждый, взглянув на один из моих домов, скажет:

«В нём нельзя жить!»

На самом же деле жить в нем вполне можно, правда, некоторым придётся в чем-то изменить привычный образ жизни.

Танге: Да, безусловно.

Я бы еще добавил, что, когда человек живет в привычной обстановке, не испытывая сопротивления или неудобства, в действительности это означает, что ощущения сопротивления и неудобства вытеснены у него на уровень подсознания. Когда этот же человек попадает в новое окружение, и сопротивление и ощущение неудобства становятся осознанными. Наверное, действием этого механизма вообще можно объяснить человеческую реакцию на новое — это касается не только жилых домов, но и любых других зданий. Человек, заказывающий архитектору проект собственного дома, чаще всего имеет какие-то определенные привычки.

Если мы попытаемся удовлетворить все требования такого заказчика, мы рискуем увязнуть в них, потерять индивидуальность.

С другой стороны, если мы будем руководствоваться только собственными принципами, заказчик будет недоволен домом.

Во время работы над проектом, не забывая об этой обратной связи, архитектор может проверить какие-то свои предположения на практике и прийти в итоге к объективной системе. Именно так возникают авторитеты в области жилищного проектирования. Вы согласны со мной?

Построенный в 1977 году Кадзуо Синохарой жилой дом в Ашитаке (Япония) является частью серии бетонных домов, спроектированных архитектором в 1970-х годах. Ассимиляция японской архитектурной традиции в процессе проектирования современной архитектуры, являющаяся главной чертой многих работ Синохары, особенно очевидна в этом доме, композиция которого является наследницей традиционного дома «чисэ».

 

Прототип жилого дома

Синохара: По-моему, это уже касается проблемы прототипов. Разумеется, у меня не очень большой опыт, но, по-моему, если человек заказывает проект собственного дома архитектору, это уже говорит о его незаурядности. Может быть, этот человек имеет какое-то отношение к архитектуре или же он просто, не вдаваясь в тонкости, понимает, что проект дома — дело специалиста-архитектора. Часто, как это бывало с моими друзьями, такие заказчики оказываются художниками. Многие из них отличаются развитым эстетическим вкусом. Это, так сказать, своего рода крайность — даже если делаешь для таких заказчиков два-три проекта, понимаешь, что столкнулся с чем-то необычным, вовсе не характерным для нашего общества в целом. Однако и в этом случае, если метод архитектора верен, он должен быть понятен всем.

Я уверен, что даже средний заказчик может во всем этом разобраться. Разумеется, если мы встречаемся с чем-то, выходящим за рамки общепринятого, приходится искать какие-то новые пути решения. Такие заказы, по-моему, дают архитектору возможность усовершенствовать профессиональные методы.

Хотя при этом всегда есть риск увлечься необычным.

Танге: Понимание архитектурного замысла, о котором вы говорите, наверное, отражает очень распространенную позицию.

Синохара: Хотелось бы так думать. Я еще не встречал человека, которого можно было бы назвать в полном смысле «средним человеком».

Танге: Не думаю, что вы когда-нибудь встретите такого человека.

Синохара: Но мне кажется, если вам придется когда-нибудь встретить, условно говоря, «среднего» человека, живущего в «средних условиях», который при этом не будет говорить глупостей, вряд ли такая встреча обернется столкновением.

Танге: Конечно.

По-моему, к общему можно прийти только через частное. Очень трудно делать обобщения в сфере чистой абстракции. Методы проектирования, применяемые у нас в массовом жилищном строительстве, родились, как мне кажется, именно из такого абстрактного подхода. Но в этой области я ничего интересного не нахожу — это функционализм в самом плохом смысле слова...

Синохара: Именно поэтому я всегда избегал методов, используемых в массовом строительстве: я пытался вывести общие принципы из сопоставления частных случаев. По-моему, ориентируясь на стандарты массового строительства, невозможно создать что-то интересное. 

Танге: Давайте немного отклонимся от темы — мы только что говорили о заказчиках, у которых есть индивидуальные пожелания насчет собственного дома, которые ставят архитекторам свои условия. Существует мнение, что, пытаясь удовлетворить требования таких заказчиков, мы приближаемся к универсальности. Хотя, разумеется, без заказчика ни один проект не был бы осуществлен, все же именно архитектор — с учётом пожеланий заказчика — разрабатывает различные пространства дома. Это и есть практическое выражение архитектурного творчества. Решение жилых пространств требует огромной работы.

От любого архитектора заказчик может потребовать определенной организации какого-то небольшого пространства в своем будущем доме, но все же только творческое решение архитектора определяет организацию пространства в целом. Архитектор с яркой индивидуальностью всегда отражает в творчестве и какие-то объективные закономерности. Поэтому, хотя оригинальные проекты жилых зданий порой отличаются особыми, индивидуальными пространствами, рожденными творчеством архитектора, в них всегда есть и обобщающее начало. Это ни в коем случае не означает, что прототипы жилых домов должны быть похожи на стандартные проекты массового строительства,— они должны отличаться индивидуальностью и разнообразием, которые, однако, были бы понятны всем. Массовое жилищное строительство в Японии слишком однообразно.

Из-за этого однообразия такие дома уже не могут рассматриваться, как полноценное жилое пространство. Ведь нельзя же, чтобы дома для миллионов, для десятков миллионов людей были совершенно одинаковыми.

И по меньшей мере странно звучат фарисейские утверждения, будто каждый должен жить в доме, построенном по стандартному проекту. Здесь необходимо максимальное разнообразие.

Единый прототип жилья для всех античеловечен по самой своей сути.

Синохара: Я думаю, как было бы прекрасно, если бы у нас было много архитекторов, способных выработать собственный прототип. Тогда мы могли бы говорить о подлинных обобщениях.

Танге: Совершенно справедливо.

Массовое производство

Синохара: Творческая энергия архитектора должна использоваться, как любой другой продукт, хотя у нас часто все бывает по-другому. Поэтому архитекторы сами не знают, куда им приложить силы. Проектируя индивидуальные дома, они видят основную свою задачу в том, чтобы в этих домах было удобно жить, и не жалеют сил на выполнение требований заказчика.

Но роль архитектора заключается в том, чтобы указать другим дорогу, разработать идею — вовсе необязательно при этом лично наблюдать за строительством дома, от закладки фундамента до завершения постройки. В частности, поэтому нужно придать массовому производству и выпуску сборных конструкций направление, более чётко ориентированное на конкретные методы строительства.

Танге: Да. Знания и силы архитектора не беспредельны. С моей точки зрения, очень важно объединить эти два фактора.

Синохара: Стремление угодить заказчику, заслужить его благодарность говорит лишь о сентиментальности архитектора.

Танге: Разумеется.

Смысл труда архитектора заключается в создании прототипа, которым впоследствии будут пользоваться и другие люди, пусть даже их будет и немного.

Синохара: Может быть, мы немного поговорим о таких взаимосвязанных проблемах, как производство сборных элементов и массовое общество? Появление сборных конструкций в массовом обществе совершенно естественно. Ничего другого и быть не может.

Танге: Да, возразить трудно.

Синохара: Я уверен, что среди домов массовой застройки в японских городах можно насчитать от силы 10 типов зданий.

Видимо, все они делаются из сборных элементов.

Танге: Наверное. Мне кажется, что эти дома совсем необязательно должны быть одинаковыми — метод строительства с помощью сборных элементов должен развиваться в направлении максимального разнообразия. Хиродзи Канагава, который недавно вернулся из Америки, рассказывал об интересной, совершенно новой системе автоматизации на заводах «Дженерал моторе». Все новые автомобили этой компании слегка отличаются друг от друга по форме и по цвету: сколько бы машин ни сходило каждую минуту с конвейера, среди них нет двух абсолютно одинаковых. Электронный компьютер запоминает все запрограммированные варианты, и в соответствии с указаниями этого компьютера необходимые детали поступают на сборочный конвейер. Пока массовое производство не сможет обеспечить такое разнообразие — не отказываясь при этом от стандартизации,— оно не завоюет потребителя.

Я думаю, не за горами времена массовой продукции и сборных элементов, выполненных по индивидуальным заказам.

Синохара: Мне рассказывали, что японские компании, выпускающие стандартные сборные дома, не получают прибыли от продажи своей продукции в её первоначальном виде. Зато, продавая дом, они неизменно получают заказы на различные переделки. Именно эти переделки и дают им основной доход. По-видимому, это говорит о какой-то очень существенной тенденции.

Танге: Вероятно, это говорит о желаниях заказчиков.

Синохара: Если мы хотим учесть эти желания, мы должны найти какой-то метод, подобный тому, о котором вы рассказывали...

Танге: Конечно. Если компании по производству сборных элементов не будут делать чего-то подобного, если все проекты будут по-прежнему одинаковыми, если все дома будут похожи друг на друга, люди просто станут от них отказываться.

Umbrella House, спроектированный архитектором Кадзуо Синохарой и построенный в 1961 году в Нерима, жилом районе Токио, был спасён от сноса и перестроен в кампусе Vitra в Вайль-на-Рейне, Германия.

Подходы «извне» и «изнутри»

Синохара: Я хотел бы задать вам несколько вопросов о концептуальной форме или, проще говоря, о замыслах, рожденных в рамках подхода «извне» и «изнутри».

Например, вы разрабатывали план реконструкции Токио, но при этом вы же конструировали, например, стулья. Немногие могут делать и то и другое. [Концепции «изнутри» и «извне» — речь идет о методе проектирования зданий; догмой функционализма 1920—1930-х гг. было проектирование «изнутри», т. е. исходящее от анализа тех процессов, которые происходят внутри сооружения, в противовес академической методике, основанной на внешней форме. Однако последовательное применение метода «изнутри — наружу» затрудняет органическое включение постройки в сложившуюся среду, учет градостроительных требований, которые по отношению к постройке являются внешними факторами.]

Танге: Я уверен, что замыслы, исходящие извне и изнутри, должны слиться в единую концепцию. Недавно у нас в Токийском университете был введен факультет градостроительства. Первый студент окончит этот факультет в марте этого года. Сейчас в этой области работают один первокурсник и один старшекурсник. Наш метод заключается в том, что студенты обсуждают проблемы градостроительства и проектирования с преподавателями, а затем применяют на практике совместно выработанные идеи. Студент-выпускник начинал с планировки большого района. Затем он перешел к более узкой задаче — проектированию отдельных участков города; при этом он постоянно проверял свой замысел «извне», рассматривая решение отдельных участков как часть более крупного целого,— в данном случае точка зрения проектировщика находилась, так сказать, вне объекта. Первокурсник, наоборот, начинал с отдельных зданий. Затем мы дали ему задание сгруппировать эти здания: он мог выстроить их в ряд по обеим сторонам улицы, как-то организовать их на определенном участке или как угодно сочетать эти два способа. Сейчас он работает уже над планом жилого района. В будущем году он перейдет к проекту реконструкции целого города. Я считаю, что архитектурное творчество может идти двумя путями. Автор может находиться, так сказать, «вне» объекта и идти от целого к отдельным элементам, постоянно сохраняя при этом взгляд на объект «извне». Или, наоборот, находясь «внутри» объекта, он идет от частного к целому. В конечном итоге человек должен объединить в своем творчестве оба метода, хотя, конечно, между ними есть существенные различия. Используя исключительно подход «извне», трудно создать пространства, в которых ощущалась бы подлинная связь с человеком. При подходе «изнутри» в первую очередь приобретается опыт проектирования домов, пространства которых постоянно соприкасаются с человеком. И хотя на следующем этапе архитектор переходит к проектированию жилых комплексов и даже целых районов, в его работах реальные пространства, предназначенные для жизни человека, в гораздо большей степени «привязаны» к человеческим нуждам, чем в проектах, рожденных последовательной позицией «извне». Архитекторы и планировщики должны «чувствовать» пространство, окружающее человека. Человек, наделенный таким чувством, всегда сможет преодолеть ограниченность того или другого подходов и тем самым расширить свои замыслы.

Синохара: Я коснулся специфики творческого подхода к объекту «извне» и «изнутри», так как хочу поговорить о традиционных японских домах. Как архитектор и проектировщик я нахожу, что облику японского дома недостает законченности. Когда смотришь на такой дом со стороны, кажется, что он отличается крепкой компактной структурой, прекрасной пластикой, но, как только начинаешь такой дом строить, в нем обнаруживается масса неопределенностей.

Танге: В японских домах есть и хорошие и плохие стороны. Я, конечно, понимаю, что вы хотите сказать, но при этом нужно иметь в виду, что образ жизни японца не предполагает замкнутости, он ориентирован, скорее, вовне, из дому. Создается впечатление, что весь жизненный уклад, не только, так сказать, «домашняя» его часть, стремится к «открытости». Интересно, что при этом японцы не так уж сильно страдают от ощущения замкнутости или уединенности. Это лишний раз показывает, насколько нечетким в данном случае оказывается понятие «подход извне». Объяснить это можно тем, что у японца, как правило, отсутствует ощущение собственного пространства — комнаты или просто угла, которые принадлежат ему безраздельно.

Синохара: Если бы меня попросили оценить дома в вашем плане реконструкции Токио с точки зрения концептуальной формы, я бы ответил, что для архитектора, который их создал, характерен подход «извне». Конечно, осуществляя какой-то проект на практике, мы часто убеждаемся, что результат сильно отличается от замысла. Я убежден, впрочем, что какие-то детали вам приходилось разрабатывать «изнутри».

Вы сказали, что нужно уметь совмещать взгляд «извне» и взгляд «изнутри», что у архитектора должен быть опыт применения обоих подходов, но я сомневаюсь, чтобы в одном человеке могли сочетаться способности к крупномасштабному творчеству, для которого характерна позиция «извне», и умение разрабатывать замысел «изнутри».

Танге: Насколько я знаю, одно из направлений современной научной мысли утверждает именно это.

Синохара: Мои критики говорят, что я несовременный архитектор, что я строю только маленькие домики и ничего не понимаю в градостроительстве. Но дело в том, что, исходя из опыта создания небольших домов, я никогда не смогу выработать какой-то конкретный метод, вроде того, к которому стремится ваш первокурсник, сколько бы домов я ни спроектировал. Эта проблема меня интересует, но я отдаю себе отчёт в том, что города, как таковые, остаются за пределами моих возможностей.

Уровни пространственного восприятия

Танге: Знаете, я сам не очень хорошо в этом разбираюсь. Например, я могу реально представить себе пространство величиной с эту комнату. С другой стороны, хотя у всех это происходит по-разному, есть люди, способные мгновенно представить себе структуру такого, например, усложненного пространства, как Дом культуры Уэно, а есть люди, которые на это неспособны [Дом культуры Уэно... Танге имеет в виду зал фестивалей в токийском парке Уэно, построенный по проекту К. Маэкавы.]. Говоря, что человек может представить себе пространственную структуру, я имею в виду, что он в какой-то момент может мысленно воспроизвести последовательность элементов, которые открываются ему, когда он идет через какое-то пространство. Некоторые люди умеют читать карты, некоторые не умеют. Мне кажется, это объясняется не столько разными способностями, сколько разными темпераментами. Наверное, большинство жителей Токио хорошо представляют себе район города вокруг Императорского дворца. Но если предложить им мысленно представить пространство, ограниченное кольцевой железной дорогой Ямате, у большинства вообще не возникнет никаких образов. Если затем предложить им мысленно воссоздать в виде единой системы сразу весь Токио, то есть пространство, которое можно охватить взглядом лишь с высоты птичьего полета, окажется, что они вообще реально не представляют себе, что это такое. Мы знаем по собственному опыту, что наше представление о пространстве, внутри которого мы находимся, часто никак не соотносится с представлением об этом же пространстве, увиденном с высоты птичьего полета, то есть «сверху». В отличие от пространственных представлений, почерпнутых из непосредственного опыта, «вид пространства сверху» никак не связан с конкретным пространственным опытом человека. Говоря, что кто-то обладает развитым пространственным воображением, мы имеем в виду, что он может представить себе достаточно обширное пространство, например район вокруг Императорского дворца. Человек со слабым пространственным воображением — скажем, пределом его возможностей является пространство жилого помещения — вряд ли сможет разобраться в схеме участка, размеры которого превышают размеры городского района: в данном случае «вид сверху» никак не будет подкрепляться его непосредственным пространственным опытом. Человек с развитым пространственным воображением сумеет сопоставить образ непосредственно воспринимаемого пространства с «видом сверху» того же пространства и привести их в гармоническое соответствие. У человека с ограниченным пространственным воображением эти представления никак не связаны между собой. Развивая эту мысль, можно сказать, что взгляд на сколь угодно малое пространство «извне» всегда шире, чем взгляд на это же пространство «снизу» или «изнутри».

В этом смысле независимо от терминологии основная разница заключается в том, какое пространство человек может охватить внутренним взором, находясь в его «нижней точке».

Разумеется, это моя субъективная точка зрения, но чисто теоретически я полагаю, что при соответствующей тренировке мы можем расширить наше пространственное воображение, скажем, до размеров жилого района.

За этими пределами уже не может быть речи о пространственном восприятии — здесь уже нужны карты, графики и прочие двухмерные схемы, не связанные с непосредственным пространственным опытом. Я, например, могу довольно четко представить себе пространство жилого микрорайона и его внутреннюю организацию, однако более обширные пространства я могу представить себе только в виде диаграмм и схем, одним словом, только в двух измерениях. Может быть, это соответствует обычным способностям среднего человека, но мне кажется, что для этого требуется упорная тренировка. Быть может, два эти подхода к пространству — «извне» и «изнутри» — связаны с темпераментом человека, и их можно разграничить в зависимости от профессиональной специализации — скажем, в этом смысле я бы разделил планировку города, как таковую, и градостроительство.

Но мне кажется, что человек, обладающий опытом пространственного восприятия в масштабах градостроительства — то есть жилого комплекса, городского района или маленького городка,— сможет разобраться и в двухмерных — схематических и графических — проектах.

Город и дом

Синохара: По-моему, вполне можно сказать, что, если мы умеем как-то объединить два дома, мы уже приближаемся к некоему подобию города; тем не менее я уверен, что в условиях современного жилищного строительства в Японии сделать это очень нелегко.

Танге: Существует несколько типов такой связи; некоторые из них предусматривают наличие промежуточной единицы, другие обходятся без нее. Легко предложить использование такого промежуточного связующего звена, но очень трудно его создать. Ван Эйк говорит: «Город — это большой дом. Дом — это маленький город». Это означает, что каждый дом имеет своего рода «щупальца», которыми он может соединиться с другим домом. Если допустить, что между двумя домами можно установить какую-то связь, не прибегая к посторонним объектам, можно сделать немало интересных умозаключений.

В какой-то мере подобные свойства присущи дому с внутренним двориком.

Синохара: Вам не кажется, что в таких домах, строящихся сегодня в Японии, заметна скорее тенденция к изоляции от окружающих домов, чем к установлению с ними каких-либо связей?

По-моему, в этом случае ощущение изолированности сильнее, чем ощущение общности.

Танге: Возможно, это и так. Дом с внутренним двориком по природе своей отличается обособленными пространствами, но при этом он может как-то быть связан с другим домом...

Синохара: В Японии, вместо того, чтобы связать два дома между собой, между ними строят высокий забор; в Европе таких заборов не бывает. По-моему, в выборе связующих элементов проявляется характер социальной системы и среды обитания человека. Может быть, японцы просто не сумели найти такие связующие элементы? Я убежден, что эту проблему можно решить только совместными усилиями.

Танге: Я считаю это исторически обусловленным традиционным недостатком Японии. Недавно я говорил о «мозаичности» японской культуры: я имел в виду, что японцы умеют придать безупречную форму и облик предметам из их непосредственного окружения, но при этом понятия не имеют о том, как соотнести себя с предметами из «внешнего» мира. Более того, даже для предметов их непосредственного окружения они не в состоянии найти точное место в несколько более обширной системе. В жалком домишке, скорее похожем на сарай, можно обнаружить такие более или менее высококачественные предметы, как письменный стол, кровать, электрическая стиральная машина и телевизор. Среди всех этих вещей в невыносимой тесноте живут люди. Ни одна вещь в доме не имеет своего места в общей системе, они просто нагромождены одна на другую. Во всяком случае, у меня создается такое впечатление. То же можно сказать и в более широком масштабе, например в масштабе целого города.

Из-за того что каждый дом в городе существует «сам по себе», очень трудно придать японским городам какую-либо форму и законченность.

Синохара: Как вы считаете, может быть, мы приблизимся к решению этой проблемы, переняв европейское отношение к пластичности?

Танге: Вряд ли это поможет нам, надо изменить коренные представления о повседневной жизни. 

Синохара: Без коренных изменений даже использование европейских площадей не поможет нам решить эту проблему.

Почему необходимы площади?

Танге: Я тоже так считаю, но, когда мы проектируем, скажем, жилой квартал, если мы хотим как-то отразить идею объединения людей, мы можем сгруппировать несколько домов так, чтобы между ними образовалась небольшая площадка,— чем больше домов мы сгруппируем, тем она будет больше. По-моему, это верный метод. Конечно, мы можем на такой площадке разместить детский сад или школу, но, по-моему, такого рода учреждения не имеют прямого отношения к установлению общественных связей между людьми. Было бы нелепостью предположить, что люди, живущие у маленького сквера, заходят туда каждый день, а на большую площадь ходят раз в неделю. Мы исходим из предположения, что люди будут по-другому использовать такие площади.

Может возникнуть вопрос: нужно ли действительно стремиться к такой организации пространства, которая была бы основана на постепенном переходе от небольших скверов к большим площадям? По-моему, нужно. Нельзя, чтобы весь путь от дома до станции электрички или метро человек проделывал в одном и том же пространстве. Нужно, чтобы, выйдя из дома, человек оказывался в более открытом пространстве, затем через некоторое время попадал в еще более открытое пространство и только после этого садился бы в вагон. По-моему, в городе просто необходим такой ритм пространственного восприятия. Площади в городе необходимы, но мы не пришли бы к верным выводам, если бы усмотрели в них некое подобие древних японских соседских общин, десяток таких общин уже считался городом. Мы должны рассматривать каждую такую площадь как отдельную ячейку.

Синохара: Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Такая пространственная единица становится понятнее, если рассматривать ее как объект пространственного восприятия отдельных жителей. Было бы упрощением считать, что она создает основу для какой-то новой общности...

Танге: В маленьком сообществе, ограниченном группой домов на площади, не может быть автономной общественной жизни.

 

Новые архитектурные идеи

Синохара: Давайте вернемся к проектированию жилых домов. Когда сразу после войны в Японию приехал Рихард Нейтра, мы воспринимали его скорее как «ходячую идею», чем как архитектора, который проектирует дома и решает какие-то технические проблемы [Нейтра Рихард Йозеф (1892—1970) — австрийский архитектор, с 1923 г. жил в США. Стремясь соединить принципы функционализма и «органической архитектуры» в природных условиях Калифорнии, где он работал, Нейтра создал специфический региональный стиль.]. Казалось, сами дома выражают новые идеи. Но дома строились небольшие, и лишь немногие из них поражали блестящим техническим решением.

Хотя Мис ван дер Роэ использовал в доме Фэрнсуорт [Дом Фэрнсуорт, построенный Л. Мис ван дер Роэ в Фокс Ривер, Иллинойс (1946—1950), был примером использования приема «универсальной формы» для создания индивидуального дома.] технические приемы, удивившие всех нас, все же с точки зрения архитектуры структура дома была очень мелкомасштабной. Конечно, в этом доме есть интересные приемы, но когда мы, архитекторы, его впервые увидели, он поразил нас, скорее, своей новизной: это было физическое воплощение идеи Мис ван дер Роэ. Если мы посмотрим на работы послевоенных новаторов архитектуры, мы увидим в них не только прекрасные технические решения, но и свежесть, новизну архитектурных идей. Сейчас, наоборот, часто не хватает именно идей. Мы видим, что наша техника великолепна, материалы хороши, строительные работы' производятся на высоком уровне, все технические аспекты проекта прекрасно выполнены, но в целом дом неинтересен, он лишен очарования.

Танге: Да, у меня бывает такое же чувство.

Синохара: Я поехал посмотреть на ваш дом, как только он был построен [Речь идёт о собственном доме Танге в Токио, который был им построен в 1951—1953 гг.]. Меня поразили не только технические приемы, которые вы использовали, меня захватило выражение вашей идеи. Думаю, что сегодня мне уже не доведется увидеть что-либо подобное. Я полагаю, было бы бессмысленно сегодня копировать приемы, которыми вы тогда пользовались. Мы должны уяснить для себя, что нужно сделать, чтобы наши дома стали подлинным отражением современного мира. Именно в этом направлении я и стараюсь определить функциональный смысл дома. Что вы думаете на этот счет?

Танге: Я думаю, что архитектор должен развивать в себе повышенную чуткость к общественным и культурно-историческим проблемам своего времени и воплощать свое отношение к ним в конкретной форме. Отношение архитектора к своему времени определяет его идеи, особенности восприятия современных ему проблем. Некоторые наделены даром перспективного мышления, другие не способны видеть дальше сегодняшнего дня. Например, архитекторы — современники Гропиуса, Ле Корбюзье и Мис ван дер Роэ — понимали проблемы первой половины XX века. Они понимали, чего от них требует эпоха, и занимали безошибочную позицию по отношению к актуальным проблемам своего времени.

Об этом свидетельствует очень многое. Без широкого кругозора, без ощущения перспективы, без соответствующей позиции, без активного умения воплощать свои замыслы архитектор не может создать произведение, которое служило бы для нас источником новых идей.

В этом отношении современный период — хотя он уже, кажется, сменяется следующим — ещё не имеет конкретных достижений. Очень немногие художники понимают подлинный смысл насущных проблем нашего времени. Мы постоянно встречаемся с проявлениями индивидуалистического самовыражения, однако им всем не хватает той самой основополагающей идеи, о которой мы говорили.

Правда, у меня складывается впечатление, что положение начинает изменяться к лучшему. Постепенно зарождается осознание грядущего. Мне кажется, на современном этапе все заняты поисками формы.

Наше время не похоже на первую половину века, когда открытие новых форм было под силу лишь таким гениям, как Мис, Гропиус и Корбюзье. Сейчас самые разные люди в самых разных областях заняты поисками форм. Не только в Японии, но и во всем мире эти люди так или иначе влияют друг на друга. Мне кажется, что наступил период, когда повсюду без каких-либо закономерностей «расцвели сто цветов», и пусть пока это цветение беспорядочно, у меня возникает ощущение, что мы вот-вот найдем выход из создавшегося положения. Основываясь на этом ощущении, наблюдая за деятельностью множества людей, думая о своей собственной деятельности, я прихожу к выводу, что мы стоим на пороге новых свершений. Мне трудно в двух словах описать это ощущение...

Синохара: До сих пор мы говорили только об архитектуре. Можно ли это в равной степени отнести к точным наукам и к технике?

Танге: С моей точки зрения, да. Я мало знаю о науке, как таковой, но, если рассматривать науку с определенных позиций, оказывается, что архитектурные идеи XX века развиваются в какой-то мере параллельно с развитием научных идей. Во времена Гропиуса идеи классической динамики пришли в упадок, и вместе с теорией относительности возник релятивистский образ мышления, отчасти вытеснивший абсолютное мышление. Сегодня, когда наука занимается проблемами биохимии и внутриатомных структур, в области архитектуры и градостроительства появляются в какой-то мере аналогичные идеи. Постепенно Евклидова геометрия — пространственный подход первой половины XX века — уступает место подходу топологическому. Математика превращается в теорию множеств и теорию вероятностей, и, если мы встанем на культурно-историческую точку зрения, мы увидим, что областей такого соприкосновения великое множество. В этой перспективе ученые, открывшие путь к подсознательному в человеке, сравнимы с современными математиками, физиками, художниками. Даже если считать, что кубизм и абстракционизм в искусстве не дали каких-то выдающихся произведений, они указали направление поиска, пробудили желание приподнять завесу, за которой скрыто грядущее.

Синохара: Мне кажется, мы сможем добиться коренных перемен в жилищном строительстве лишь при том условии, что сумеем найти и зафиксировать связи, соответствующие новой пространственной концепции. Мне пока еще не удалось перенести эту идею в сферу архитектурной техники.

Танге: Просто эта идея ещё не оформилась как технический приём. До тех пор, пока концепция не будет хоть раз пропущена через методологию архитектора, она не сможет оформиться как технический прием. Отношение к пространству в динамике Ньютона и в современной топологии совершенно различно, как различны представления о пространстве физиков — современников Ньютона и современных физиков.

Сегодня в нашем представлении о пространстве значительно более важное место отводится фактору времени. Наше представление о пространстве весьма абстрактно. Коренным образом изменилось наше отношение к пространству в повседневной жизни, изменилось наше восприятие пространства.

Синохара: Когда Гидион объясняет архитектуру XX века, он пользуется при этом четырехмерным пространством Германа Минковского и теорией относительности, но так как научные идеи того времени отличаются от современных научных идей, мы оказываемся в очень невыгодном положении. [Гидион Зигфрид, швейцарский историк, критик и теоретик архитектуры, в 1941 г. опубликовал книгу «Пространство, время, архитектура» (в русском переводе издана «Стройиздатом» в 1974 г.), где доказывает связь между пространственными системами, рассчитанными на постепенное, «развертывающееся во времени», восприятие зрителем, и моделью пространства — времени, выдвинутой Г. Минковским на основе теории относительности.]

Танге: Не думаю, что мы находимся в невыгодном положении из-за того, что отправляемся от той же точки, от которой начинали в свое время Гропиус или Ле Корбюзье. Архитектор, градостроитель или любой другой исследователь, работающий в сфере проектирования, должен иметь «внутреннюю антенну», позволяющую ему настраиваться на волну современных ему культурно-исторических проблем. Точнее говоря, ему нужна такая антенна, которая позволила бы на шаг опережать свое время. Если у него нет такого дара, он не проектировщик. «Проектировать» — значит «заглядывать в будущее».

Синохара: Да, проектировщик должен уметь заглядывать в будущее. Иначе ему ничего не останется, кроме как экспериментировать с сочетаниями различных материалов и вычислять пропорции.

Танге: Вот именно.

Быть впереди — не значит предаваться игре воображения. Это значит, что архитектор должен упорно развивать в себе восприимчивость. Посылается радиоволна. Мы должны выдвинуть антенну, чтобы точно принять эту волну. Мы не участвуем в самой радиопередаче.