[...] На наших глазах разрешаются величайшие проблемы социализма и построения коммунизма, и одна из основных — это разрешение жилищного вопроса.

 

Партия и Правительство развили для этого строительную индустрию в поистине грандиозных масштабах, и каждый мало-мальски грамотный человек понимает и ценит эти усилия. Но часто создается ощущение, что стройиндустрия начисто захлестнула эстетическую сторону архитектуры и эта проблема не только отодвинута на второй или более дальний план, но многие как будто стали думать, что если машине с нашей помощью и усилием удастся разрешить массовое жилищное строительство, то она, эта машина, в состоянии сама по себе, при помощи людей неподготовленных к художественным началам, разрешить и все остальное.

 

Какое глубокое и какое необоснованное заключение. [...]

 

[...] Разве мы не знаем, что как относительно легко обучить способного человека технике и как трудно бывает развить в нем вкусовые профессиональные художественные качества.

 

Советская архитектура ставит во главу угла гуманистические идеи, которые свойственны нашему общественному строю, и в помощь им ставит строительную индустрию. Выразить эти начала, так сказать, комплексно может только архитектор, обладающий высокой степенью художественной подготовки.

 

Разве мы можем вычеркнуть и не сделать выводов из истории борьбы между нарождающейся индустрией и архитектурой, которая шла более столетия и продемонстрировала, что забвение последней ведет к широчайшему упадку и эклектизму.

 

Разве мы можем вычеркнуть, с другой стороны, из истории деятельность той школы, которая выдвигала на первый план эстетическую форму и которой справедливо был нанесен жизнью непоправимый удар. Я говорю о борьбе академизма во главе с L’ecole deux beaux arts с прогрессивностью индустрии. [...]

 

[...] Сейчас, мне кажется, нам всем должно быть понятно, что школа — это поистине мощная и действенная сила ближайшего будущего развития советской архитектуры.

 

Я думаю, что если бы мы вели этот разговор на площадях и набережных Ленинграда или среди величественных ансамблей Москвы) — вопрос о так называемой художественности, т. н. эстетической характеристике архитектуры, — получил бы необходимую и быструю реакцию.

 

Некоторые ученые мужи предсказали, что машина поглотит архитектора, и в первую очередь того, который будет защищать правильность ее поступательного движения. Об этом писалось в разной форме почти три четверти века тому назад и пишется на Западе и в наши дни, а у нас, как известно, выходят книги *, в которых, якобы на основании доктрин Чернышевского, архитектуру приравнивают к сапожному, мебельному, парикмахерскому делу, естественно, снижая этим ее высокое назначение.

 

 

Наша обязанность, в частности, в пределах архитектурных вузов, — максимально поднять значимость архитектуры в свете ее органической слитности с современной индустрией. [...]

 

 

1960 г.

 

[...] Сейчас входит в жизнь то машинное производство, которое предсказывали наиболее дальновидные архитекторы и ученые и которого боялись, да и сейчас чураются, отдельные группы архитекторов, чувствующие трудности, которые таит в себе этот единственно правильный метод массового производства.

 

Современный американский крупнейший деятель, писатель в области архитектуры Льюис Мумфорд уверял в своем труде, что «Идея стиля омертвела под влиянием машинного проектирования».

 

По его мнению, «Проклятие машинного метода в том и заключается, что неумолимо отвергает участие даже того архитектора, который является страстным поборником машины». [...]

 

[...] Первые опыты одновременного создания жилых комплексов, которые мы наблюдаем в Москве в Черемушках, на Хорошевском шоссе, в Щемиловке в Ленинграде и в целом ряде других городов, открывают до известной степени возможности будущего в этой области. Но все эти опыты весьма далеки от совершенства.

 

В прошлом, когда создавались отдельные значимые, так сказать, программные сооружения, были, как правило, большие сроки строительства, когда архитектору предоставлялась возможность вводить в сооружение те или иные коррективы, а иной раз и капитальные переделки.

 

Еще в древние времена при строительстве Константинопольской Софии купол соорудили сперва на земле. В процессе совершенствования неоднократно ломали и переделывали.

 

Когда русский зодчий Федор Конь ломал трижды одну из башен Белого Города для получения более совершенной формы, то его остановила только угроза Бориса Годунова за последующую ломку бить батогами.

 

Как известно, Эстберг строил знаменитую Стокгольмскую ратушу 25 лет *, беспрерывно переделывая по натуре. Он ввел настолько решительные коррективы в проект башни, что, например, изготовленная по его предложению женская бронзовая фигура, предназначенная для венчания башни, переехала в ее внутренний объем.

 

 

И. А. Фомин при строительстве дома Абамелек-Лазарева в Петербурге потребовал, чтобы фрагмент ордера был весь выложен по вертикали, а затем, только после коррективов, фасад был реализован в натуре.

 

Я помню, как видел давным-давно в Берлине фасад большого дома, весь нарисованный на фанере поверх защитных лесов.

 

Можно привести много примеров. В наши дни, как известно, завершенное вчерне здание Библиотеки им. В. И. Ленина в Москве по настоянию авторов было достаточно капитально переделано. Все оконные проемы, включая металлические переплеты, были переделаны наново, а в портике появилась новая серия облицованных гранитом колонн.

 

В настоящем, при наличии машины, коррективы почти исключены (за исключением возможности введения цветовой гаммы). А так называемое экспериментальное строительство поставлено у нас часто так, что необходимость загрузки машины далеко не всегда позволяет вводить заранее то или иное, даже отработанное изменение без капитальных видоизменений оснастки. В силу этого, да еще при отсутствии пока пластических возможностей сооружения, архитектор обязан быть уверенным в том, что из его мастерской выйдет сооружение массового распространения, заранее хорошо обдуманное и совершенное. Но это удается, как известно, далеко не всегда. [...]

 

 

1960 г.

 

[...] Партия и Правительство раскрыли широчайшие возможности использования индустрии, то есть машинного метода производства, единственно правильного для удовлетворения потребностей широчайших масс населения в жилье и в общественно-бытовых сооружениях. [...]

 

[...] Отсюда, так сказать, вещественное выражение — целый ряд сходных кварталов в разных городах Руси Великой, где мы видим попытку заменить органическую потребность красоты и уюта в лучшем случае пестрой косметикой раскрашенных цветочных ящиков, балконов и пр. [...]

 

[...]В конце своего выступления мне хотелось бы остановиться на теме взаимодействия архитектора и инженера, о котором идет речь с весьма давних времен.

 

Как известно, еще в 1864 году, на заре развития строительной индустрии, был во Франции поставлен вопрос, почему инженера предпочитают архитектору? Известный деятель в области архитектуры Анатоль де Бодо ответил: «Потому что архитектор пренебрегает справедливыми требованиями за счет «красоты».

 

Вскоре после этого был поднят вопрос: «А не поглотит ли инженер в один прекрасный день архитектора?»

 

Дело дошло до конкурса 1877 года, объявленного французским институтом на тему: «Союз или разрыв между инженерами и архитекторами».

 

Мы знаем, что премию получил автор Трокадеро архитектор Давиу за ответ: «Единение должно быть неразрывным».

 

Как известно, в прошлом эта борьба между растущими возможностями индустрии и консервативным пониманием архитектуры, как некоего привычного эстетического застывшего рудимента, привела к торможению прогрессивных сторон архитектуры.

 

И самое, пожалуй, интересное и поучительное во всем этом, что тогда понимали, что результатом несработанности этих двух специальностей будет развитие эклектики, что, кстати, и имело место. Этот поучительный пример, я думаю, следует запомнить. [...]

 

 

1961 г.

 

Мне вначале хотелось бы уяснить, что такое понятие «современность», потому что без этого трудно разговаривать.

 

Я себе представляю, например, так: если бы при постройке Пантеона в Риме вместо купола римляне поставили, подобно грекам, опоры, в то время, когда купольная система уже существовала, я бы сказал, что это, пожалуй, было бы не современно по тем временам.

 

Мне кажется, что в понятие современности входит не только что делается, но и как делается.

 

А. П. Чехов писал: «Описания природы у Тургенева хороши, но я чувствую, что мы уже отошли от описаний такого рода и что нужно что-то другое», т. е., надо понимать, — более современное. [...]

 

[...] Вопросы современности в архитектуре, надо полагать, существовали всегда, но они особенно обострились с началом развития индустрии, развитием металлических конструкций в первой половине XIX века.

 

Прежде всего это началось с конфликта между инженерами, работающими в области развития конструкций, и архитекторами, которые очень трудно отрывались от привычных форм и традиций. Уже тогда сложилась необходимость в определении ведущего в области архитектуры и выяснения, за кем, собственно, приоритет — за инженером или архитектором, а отсюда и связанные с этим вопросы взаимодействия архитектуры и инженерии.

 

Уже в конце владычества Наполеона (в 1816 г.) хранитель Парижского Пантеона — Рондоле в своей речи на открытии курса конструкций в специальной школе архитектуры потребовал соответствующего отношения к конструкции, с которой, надо полагать, архитекторы уже тогда были не в ладах [...]

 

 

1964 г.

 

[...] Архитектура всегда была и осталась искусством. В наши дни это искусство усложнилось машиной и необходимым органичным сочетанием с ней. Но, поверьте, никакое познание машины, никакие формальные знания не смогут заменить отсутствия художественной концепции.

 

Реализация гуманистических идей нашего великого времени без Эстетических качеств архитектуры — противопоказана. Ведущая роль должна принадлежать архитектору новой формации, умеющему сочетать современные технические и гуманитарные возможности с органическими свойствами искусства [...]

 

 

 

1965 г.

 

Перед нами, свидетелями и участниками поистине грандиозного развития науки и техники, жизнь повседневно ставит сложнейшие задачи. Архитекторы не могут оставаться в стороне от реализации огромных планов строительства в нашей стране. С каждым годом возрастает значение эстетического воздействия новой архитектуры. Думается, что теперь ведущая роль должна принадлежать архитектору, умеющему сочетать современные возможности индустриализации с органическими свойствами искусства. Отсутствие у архитекторов такого умения неизбежно ведет к эклектизму.

 

Мне кажется не случайным, что многие новаторы в области архитектуры вышли из рядов профессиональных художников. [...] Никакими знаниями нельзя восполнить отсутствие вкуса, без которого нет художника.

 

В наши дни архитектура вызывает интерес в самых широких кругах советских людей. Мы должны бороться за многонациональную советскую архитектуру, бороться против тех безликих сооружений, которые в массовом порядке появляются во многих городах нашей земли родной. [...]