Проблема формы — одна из основных в каждом искусстве, формализм же — определенно отрицательное явление, с которым необходимо вести борьбу. Между тем очень часто путают эти два понятия. В то время как работающий над формой исходит из содержания и выявляет форму из содержания, формалист работает исходя из фантазии и лишь впоследствии втискивает содержание в ту форму, которую ему подсказывает фантазия. Делает он это часто совершенно произвольно.

 

Основой всякого искусства является единство формы и содержания. Новое содержание нашей жизни требует новых форм, и задача архитектора — их найти.

 

Чтобы создать новые формы, нужно знать законы формообразования, изучить архитектуру прошлого.

 

Но для создания новой архитектуры необходимо не голое отрицание старой архитектуры, не раздавливание зерна, как говорил Энгельс, а отрицание подлинно диалектическое, при котором все положительное, все жизненное переходит в новое и подлежит дальнейшему развитию.

 

Мы должны разобраться в громадном архитектурном наследии, что в нем существенно для архитектуры как таковой и что существенно для архитектуры определенной эпохи.

 

Существенным элементом архитектуры является колонна, но египетские, дорические, ионические, возрожденческие колонны, колонны барокко и готики — явления временные, существенные лишь для данной определенной эпохи.

 

Для архитектуры существенны и метр, и ритм пропорции, и пропорциональность, и т. д., но опять-таки не существен метр Парфенона. Метр Парфенона — один, египетский метр — другой, метр Ренессанса — третий и т. д. Мы должны найти новые метры, новые ритмы, новые пропорции.

 

Мы должны разобраться в том, как из содержания рождается форма. Если мы посмотрим на египетские храмы, станет ясно, что эта форма является конкретизацией данного содержания. Возьмите Грецию, готику, Возрождение, — всюду в лучших памятниках мы находим эту конкретизацию содержания. [...]

 

Я забыл указать еще на существенный вопрос — о пространстве. [...] В истории архитектуры решения пространства всюду различны. В египетских храмах идет постепенное сжатие пространства. И это сжатие пространства психологически подавляет. Это как раз было задачей архитектора — этим он выразил содержание, конкретизировал это содержание. Очень интересны развертывание, сжатие, переплетение пространства в римских термах и т. д. У Корбюзье очень интересно новое решение пространства, когда одно пространство переходит в другое.

 

Этот принцип переливающегося пространства мы применили во Дворце культуры в Ленинской слободе *. В фойе — большой объем пространства, в который входят 1-й и 2-й этажи.

 

* Дворец культуры Пролетарского района в Москве (ныне Дворец культуры ЗИЛа).

 

Касаясь формалистического течения в нашей архитектуре, справедливо указывают на недостатки Мельникова. Наряду с хорошими работами (например, павильон для сельскохозяйственной выставки «Махорка», который никак нельзя считать формалистическим, или павильон парижской выставки) Мельников в других работах выступает как формалист. Безусловно формалистично его решение Дома Наркомтяжпрома, например бутафорские лестницы, 16 этажей, загнанных в землю. [...]

 

[...] Леонидова во всяком случае надо выделить и не рассматривать его как формалиста *. [...]

 

 

Мы ищем новые формы. Нужно искать их исходя из содержания жизни, учитывать как функциональную сторону, так и восприятие, и т. д. Все это входит в содержание. Содержание — это не просто утилитарная функция, в него входят и функции идеологического порядка. [...]

 

Несколько слов о простоте и упрощенчестве. Эти два понятия часто путают. Простота — это большое достижение, наш идеал. Но мы должны стремиться к мудрой простоте, как к определенному синтезу, который включал бы в себя все богатство мыслей, сведенное к самым простым сжатым формам. Упрощенчество — это отсутствие какой бы то ни было мысли. К сожалению, многое, что делалось и делается еще в архитектуре, действительно можно назвать упрощенчеством.

 

Как на хороший пример простоты я указал бы на Парфенон. Это исключительно простая и содержательная вещь. Затем — Капелла Пацци Брунеллески (Мордвинов: И Корбюзье на Мясницкой?). И Корбюзье на Мясницкой *. Я считаю, что ряд работ Корбюзье стоит на уровне работ Брунеллески.

 

 

Ряд положений конструктивизма, над которыми мы работали, остаются верными и сейчас. [...] Прежде всего — органичность архитектуры. Мы ставили себе задачу найти формы, вытекающие из функции материала и конструкции. Это положение остается верным, но оно должно быть развито, ибо раньше, хотя мы и понимали под функциями функции утилитарные и идеологические, но у нас все-таки превалировали функции утилитарные.

 

Остается и постоянное искание нового социального типа, которое должно быть развито в искании нового образа. Остается, к сожалению, борьба с эклектикой. [...] Остается борьба за внедрение последних достижений строительной техники. Откидывается упрощенческое понимание функции, как я уже говорил, и недостаточный учет художественного момента, в частности в процессе проектирования.

 

В свое время мы были уверены, что правильная организация функций в результате даст архитектурное решение (Аркин: Что хорошо функционирует, то хорошо и выглядит?). Совершенно верно. В этом отношении у нас была ошибка. Попросту говоря, это не оправдалось на практике. Мы не искали образа заранее. У нас была уверенность в том, что образ будет найден в процессе работы. Я и сейчас говорю: необходимо, чтобы форма вытекала из содержания, но не автоматически, нужно одновременно идти с разных сторон, и творческое воображение нужно очень сильно развивать.

 

В свое время некоторые наши товарищи, правда меньшинство, определенно загибали в вопросах искусства. Они говорили, что искусство — это пережиток и вместо искусства выдвигали художественный труд. Те же товарищи, которые с ними не соглашались (в том числе и я), недостаточно активно боролись с этим загибом. Правда, в нашем журнале мы никогда не пропускали лозунга «долой искусства». [...]

 

Конструктивизм должен все время развиваться и идти вперед. [...]