Но это развитие натолкнулось на препятствия: на путаные теории, догмы, персональные манифестации, на технические трудности и, наконец, на опасности, возникшие из блуждающих огоньков формализма. Самое ужасное из всего этого то, что современная архитектура в ряде стран стала модной!

 

Подражательность, снобизм и посредственность нарушили фундаментальность правды и простоты, на которых базировалось это возрождение. Фальшивые фразы, вроде «функционализм» и «красиво все то, что полезно», исказили представление о новой архитектуре, направив его по мелким и чисто внешним каналам. Эта односторонность характеристики отражается в игнорировании подлинных намерений основателей современной архитектуры и в той фатальной маниакальности, с которой случайные люди стремятся представить это явление как замкнутую в себе сферу, вместо того чтобы понять, что это мост, соединяющий противоположные полюсы мысли.

 

Идея рационализации, которую многие считают основной характеристикой новой архитектуры, играет всего лишь очистительную роль. Другой аспект — удовлетворение потребностей человеческого духа — столь же важен, как и материальный. Оба они обретают свое место лишь в том союзе, который есть сама жизнь. Освобождение архитектуры от орнаментальной массы, подчеркивание функциональной роли ее структурных частей и поиски точных и экономичных решений представляют собой лишь материальную сторону того внешнего процесса, от которого зависит практическая ценность новой архитектуры. Но что гораздо важнее, чем эта структурная экономия и ее функциональная роль, так это то интеллектуальное достижение, которое сделало возможным новое пространственное видение; ибо если практическая сторона сооружения есть дело конструкции и материалов, то сама природа архитектуры сделала ее зависящей от пространственного мастерства.

 

Переход от ремесла к машинному производству так занимал человечество в течение века, что вместо стремления вперед, к решению актуальных проблем формообразования люди долго удовлетворялись заимствованными стилями и формальным декором.

 

Такое состояние дел наконец позади. Развилась новая концепция строительства, базирующаяся на реальности; вместе с ней явилось и новое, измененное восприятие пространства. Само многообразие большого числа добротных примеров новой архитектуры, которые уже существуют, свидетельствует об этих изменениях и о новых технических средствах, используемых для их выражения.

 

Как далеко зашли эти усилия в настоящее время и какую роль играют в этом различные нации? Я начну с предвестников довоенного периода и ограничусь сопоставлением действительных основателей новой архитектуры до 1914 г.: Берлаге, Беренса, Пёльцига, Лооса, Перре, Салливена и Сант-Элиа; дадим, так сказать, резюме, подводящее итог их совместным достижениям. Руководящими факторами моего выбора будут не эстетические факторы самих сооружений, а степень независимости и творческого прогресса, которыми в этих сооружениях их создатели определенным образом обогатили общее движение. За единственным исключением, этот выбор основывается не на бумажных замыслах, а на выполненных проектах: соображение, не лишенное, на мой взгляд, важности.

 

Германия играла ведущую роль в развитии новой архитектуры. Задолго до войны в Германии был создан Немецкий Веркбунд. Такой выдающийся лидер, как Петер Беренс, уже не был к тому времени непонятным и изолированным явлением. Напротив, он уже располагал мощной поддержкой в Немецком Веркбунде, организации, которая являлась резервуаром сил прогресса и обновления. Я хорошо помню ожесточенную дискуссию на публичной сессии Веркбунда во времена Кёльнской выставки 1914 г., которую посетило так много иностранцев, публикацию в это же время нового сборника из серии ежегодников Веркбунда. Именно благодаря активному сотрудничеству в этой серии, составляя что-то вроде обзора существующего положения архитектуры, я впервые сумел заглянуть внутрь этого движения. Между 1912 и 1914 гг. я спроектировал мои первые сооружения — Фагусверк в Альфельде и административный корпус для выставки в Кёльне, ясно выявляющие тот функциональный подход, который характеризует новую архитектуру. 

 

В тот же предвоенный период Огюст Перре был ведущей фигурой во Франции. Театр на Елисейских полях в Париже, построенный в 1911 —1919 гг., был спроектирован Перре в сотрудничестве с бельгийцем ван де Вельде, который в то время жил в Веймаре и работал в тесном контакте с Немецким Веркбундом. Лидерство и слава Перре базировались на его исключительном таланте конструктора, бесспорно превосходящем его способности к пространственному формообразованию. Больше инженер, чем архитектор, он несомненно принадлежит к основателям современной архитектуры, потому что именно ему удалось освободить архитектуру от тяжеловесного монументализма благодаря своей смелости и полной неожиданности конструктивных форм. И тем не менее этот великий первооткрыватель надолго остался во Франции гласом вопиющего в пустыне.

 

В Австрии на грани двух столетий Отто Вагнер осуществил здание почтамта в центральной части Вены. Вагнер отважился продемонстрировать откровенные плоскости, абсолютно свободные от декора и лепных украшений. Представить сегодня, какую революцию подразумевал этот шаг, почти невозможно. Одновременно Адольф Лоос, другой житель Вены, начал публиковать те самые статьи и книги, в которых он изложил основы новой архитектуры, и строить тот большой магазин на Михаэльплац, сразу напротив Хофбурга в Вене, который так возбудил страсти публики, привыкшей к барочным формам.

 

В 1913 г. в Италии возник футуризм, одним из ведущих приверженцев которого был Сант-Элиа, к несчастью, погибший на войне. На выставке Триеннале 1933 г. в Милане Маринетти, основоположник футуризма, воскресил память о нем как об одном из великих инициаторов новой архитектуры. Сант-Элиа высказывал поразительно верные предположения относительно идеологии грядущей архитектуры, но ему так и не пришлось проявить себя на практике. Его проект небоскреба на четырехъярусной улице остался на бумаге.

 

В Голландии развитие шло более медленно. Берлаге, Де Базиль и Лоуверикс, основывавшие свои работы на антропологических предпосылках, возобновили использование геометрических систем формообразования и, соперничая с известными английскими деятелями Рёскином и Моррисом, стимулировали воскрешение ремесленного труда. Эта романтическая и мистическая школа просуществовала в Голландии почти целое послевоенное десятилетие. В 1917 г., через три года после Кёльнской выставки, сформировалась группа, известная под названием «Стиль», руководителями которой стали Ауд и ван Дусбург. В 1914 г. наиболее значительными сооружениями в Голландии были административные здания Берлаге и жилищные кварталы Де Клерка. Возрождение архитектуры в Соединенных Штатах относится к 80-м гг., к периоду, когда началось развитие новой конструктивной техники.

 

В 1883 г. Рут построил в Чикаго кирпичный небоскреб. Примерно в конце века Салливен (Фрэнк Ллойд Райт в это время был еще слишком мало известным мастером) соорудил здания такого типа, которые стали эпохальными, а также сформулировал принципы, сохраняющие сущность доктрины функционализма и для сегодняшнего дня. Мы не должны забывать, что именно Салливен произнес: «Форма должна следовать за функцией». Строго говоря, он был гораздо более ясным в своих идеях, чем Фрэнк Ллойд Райт, который позже вдохновил множество европейских архитекторов на работу в области пространственного и структурного проектирования. Позднее, особенно явно в послевоенный период, Фрэнк Ллойд Райт стал обнаруживать в своих лекциях и статьях растущую симпатию к романтизму, что резко противоречило европейской тенденции развития архитектуры. В настоящее время американцы обладают наиболее совершенно развитой конструктивной техникой в мире — насколько я сам смог убедиться в процессе моих исследований в США. Но, несмотря на Салливена и Фрэнка Ллойда Райта, несмотря на крайне высоко развитую техническую организацию дела, их художественная эволюция остается неопределенной. Здесь все еще нет интеллектуальных и культурных основ, необходимых для ее подготовки. 

 

Это то, что в общих чертах демонстрирует наиболее важные моменты развития в предвоенный период. Война прервала развитие, но с ее окончанием одновременно в нескольких центрах выдвинулась новая архитектура; наиболее органичный и непрерывный прогресс имел место в Германии, где лидеры движения были полны мятежного духа Немецкого Веркбунда и где вскоре их взгляды разделил широкий круг сторонников. В 1919 г. в Веймаре был основан Баухауз— практическое, с отчетливо социальным эффектом объединение, влияние которого на развитие жилого строительства в городах немного спустя стало очевидным. С этого времени движение стало приветствоваться и общественными властями.

 

В Голландии пустило корни движение «Стиль». Ауд, Ритвельд и Ван Лодхем строят свои первые здания (город Амстердам), пространные жилые районы. «Стиль» оказался эффективной пропагандой, но сделал чересчур большой упор на формалистические тенденции, дав тем самым толчок для превращения в моду «кубических» форм. Структурные понятия новой архитектуры начинают теперь вытеснять теории, вдохновившие голландских модернистов. Примерно в это же время во Франции начал работать Ле Корбюзье, швейцарец по происхождению, занимавшийся некоторое время под руководством Петера Беренса. В 1916 г. он еще использовал пилястры и карнизы, но уже вскоре после этого стал выпускать «Эспри нуво» и создавать архитектурные и литературные произведения поразительно широкого размаха, оказавшие сильное впечатление на молодое поколение многих стран. Однако, в противоположность Германии, где внутри и вне Баухауза сразу же появились его многочисленные приверженцы, движение во Франции развивалось как чисто личная инициатива нескольких индивидов; в основном публика осталась безучастной к этому, результатом чего и явился тот факт, что здесь не выросла новая школа как логическое выражение деятельности активистов.

 

Швейцария выдвинула после войны несколько способных архитекторов, которые оказали значительное влияние на общее движение, особенно в части городского планирования. Важную роль в развитии новой архитектуры скандинавских стран сыграла Стокгольмская выставка 1930 г. Вклад Англии ограничился жилищной и городской планировкой; зато идеи сэра Раймонда Энвина и английские города-сады оказали влияние на все европейское движение в области жилищного строительства.

 

Буржуа выполнил в Бельгии полезную, авангардную работу и принял успешное участие в перепланировке Брюсселя. Энергичные молодые объединения возникли в Чехословакии, Польше, Испании и Англии;  весьма активная группа японцев дала о себе знать в Осаке.

 

В Соединенных Штатах австриец Нейтра и датчанин Ленберг-Хольм, переехавшие туда навсегда и наделенные необычайной инициативностью и энергией, продолжили здесь дело общего движения. Молодое поколение американцев (часть из них училась в Баухаузе) постепенно начинает обретать свой собственный язык и развивать самостоятельные средства формы.

 

Появление кооперированных творческих групп, о которых я только что говорил, является характерным для более позднего развития новой архитектуры. В странах, имевших между собой очень много общего, сходные независимые организации молодых архитекторов возникали, грубо говоря, по модели Баухауза, который весь участвовал в практической и экспериментальной работе. Я считаю этот корпоративный принцип весьма многообещающим и соответствующим духу нашего века; особенно когда эти группы включают в себя инженеров и экономистов. Такие объединения — если ими руководят люди, обладающие необходимыми данными для сплочения членов организации и поддержания духа коллективизма,— гарантируют тщательность и всесторонность выполнения своей продукции, так как здесь каждый вдохновляет своего товарища. Но такого рода группы должны создаваться добровольно. Управлять ими в рамках обычных правил и ограничений невозможно.

 

Международная организация, основанная на тех же принципах и названная «Интернациональный конгресс современной архитектуры» (CIAM),  была создана в Швейцарии; с тех пор к ней примкнули двадцать семь национальных организаций. Конгресс преследует цели объединения опыта различных стран и обобщения результатов для снабжения информацией и директивными указаниями по городскому планированию и обеспечению их признания в различных странах. Подобная направленность деятельности конгресса, конечно, не  случайна, представляет  собой непосредственное развитие первоначальных принципов новой архитектуры в применении к большому единству города. Концепция, согласно которой архитектор нового типа считается координирующим организатором, чье дело состоит в решении и одновременно в разумном объединении всех формотворческих, технических, социологических и экономических проблем, закономерно  развинула сферу его исследований от дома к улице, от улицы — к более полному организму, каким является сам город, и в конечном счете — к широкому полю регионального и национального планирования. Я верю, что грядущее развитие новой архитектуры наверняка охватит все эти широкие сферы и соприкоснется со всеми соответствующими элементами, что она неизбежно должна прогрессировать в направлении более полного представления о сфере формообразования и конструирования как одного большого неразделимого целого, чьи корни уходят в саму жизнь. Перед лицом неподкупной подлинности этого движения никто, кто стремится познать его источники, не может по-прежнему утверждать, что оно основывается на антитрадиционной одержимости техникой ради техники, которая слепо ведет к разрушению глубинных привязанностей, и обречено выродиться в обожествление голого материализма. Путь, на котором это движение стремится оградить себя от произвольных капризов, является результатом самых тщательных социологических, технических и   художественных исследований. Я верю, что наше представление о новой архитектуре ни в чем не враждебно традиционному, ибо уважение к традиции подразумевает не эстетскую озабоченность прошлыми формами искусства, но — теперь так же, как всегда,— борьбу за самое существенное, то есть борьбу за выявление того, что стоит за всей техникой и что всегда ищет своего зримого выражения с ее помощью.