Говорят, что архитектура является зеркалом жизни и общественных отношений эпохи. Если это так, то мы должны быть в состоянии по ее сегодняшним чертам прочитывать истину движущих сил нашего собственного времени. Однако здесь имеется противоречивое свидетельство. Если мы сравним традиционные общественные сооружения — например, «классическую» Национальную галерею в Вашингтоне с характерным современным новым комплексом зданий Организации Объединенных Наций,— их глубокое несходство станет очевидным.

 

Мы обнаружим еще более парадоксальное несходство, если проследим за текущим состоянием «университетской» архитектуры, которая не может, естественно, не влиять на новые поколения, растущие в ее атмосфере.

 

Должна ли она следовать готической либо георгианской традиции или ей следует отвечать требованиям новых университетских сооружений с использованием тех средств архитектурного «модерна», которые не чужды любым системам формообразования? И если эта последняя тенденция стала в известные годы превалировать, то почему это так? Что происходит с традицией? Какую позицию в конечном счете займут ответственные за это воспитатели? Кажется, эти вопросы затрагивают самые основы нашей цивилизации, обнажая ее слабые и сильные стороны.

 

Подлинно оригинальная архитектура настолько же зависит от общественного мнения, насколько и от ее создателей. Вазари рассказывает трогательную историю о соборе Брунеллески во Флоренции и о том, как все население участвовало в его создании. Люди понимают тот тип архитектуры, к которому они подготовлены, и тенденции образования, воспитывающие либо творческие, либо подражательные навыки, являются решающими в формировании того или иного отношения к архитектуре.

 

Одним из следствий нашего чисто аналитического и интеллектуального подхода к образованию была тенденция обучения визуальным искусствам на базе исторического и критического методов понимания и ознакомления вместо участия в самих процессах и технологии создания вещей. Эстетическое знаточество подменило в самом главном творческую концепцию искусства.

 

Здесь, следовательно, мы находим причины нерешительности, так часто проявляющейся тогда, когда решается вопрос о характере архитектуры новых университетских сооружений. Мы, кажется, забыли, что существует возможность и нам самим создавать свою архитектурную историю и проектировать здания в неоспоримых категориях нашей собственной эпохи.

 

В чем мы нуждаемся, так это в новом коде визуальных ценностей. Пока мы барахтаемся в необозримом сумбуре заимствованной художественной выразительности, мы не сумеем дать форму и сущность нашей собственной культуре, ибо для этого необходим как раз тщательный отбор тех художественных средств, которые лучше всего выразят идеи и духовные запросы нашего времени.

 

Влияние окружающей среды на молодежь в период ее пребывания в университете является, несомненно, решающим. Если университет призван быть питательной культурной средой для подрастающего поколения, его обстановка должна быть творческой, а не подражательной. Стимулирующая среда столь же важна для высвобождения творческого таланта студента, как и энергичное воспитание. Соответственно студент нуждается в действительных ценностях, а не в переодетых сооружениях. Раз мы не требуем от него, чтобы он щеголял в платье какого-либо «стиля», представляется абсурдным созерцать университетские корпуса, наряженные в псевдостилевые формы. Как мы можем ожидать от студента смелости и бесстрашия в его мыслях и действиях, если так трусливо обрамляем его жизнь сентиментальными гробницами, оживляя культуру, которая давным-давно исчезла?

 

Физические и духовные функции, определяющие форму сооружения, взаимозависимы. Это составные части нашей сегодняшней действительности. Выражать физическое назначение новейшими техническими средствами, в то время как духовное назначение выражается заимствованными историческими облачениями,— это анахронизм. Такое предприятие просто путает искусство архитектуры с прикладной археологией. Действительно органически произрастающая архитектура подразумевает непрестанное обновление. Как показывает история, понятие «красота» изменялось вместе с прогрессом мысли и техники. Едва только кто-либо провозглашал, что он нашел «вечную красоту», он впадал в подражательство и застой. Настоящая традиция есть результат постоянного развития; ее должна отличать динамичность, а не статичность, с тем чтобы она служила для людей неистощимым стимулом к новому. Если с этой удобной позиции я взгляну теперь на мою насущную проблему — проектирование нового учебного центра Гарвардского университета — и начну размышлять, каким образом все эти отношения могут стать жизненной связью между исторической миссией громадного образовательного заведения и беспокойными, проницательными умами современных юношей и девушек, мне ясно, что это не может быть достигнуто без учета всех эмоциональных состояний студентов, так же как и без обращения к специфической архитектурной традиции Гарвардского университета. 

 

Что представляет собой сейчас эта традиция? Гарвардский «двор», так хорошо знакомый многим сынам этой страны, выглядит здоровой основой темы архитектурного проекта, основой, которая почтительно проносилась через века всеми архитекторами, внесшими сюда свою лепту: композиция четырехугольных дворов, различных по размерам и окруженных индивидуализированными зданиями, предполагает ряд последовательно захватывающих пространственных эффектов.

 

Эта пространственная тема реализует исконное требование архитектуры, а именно художественное уравновешение массы зданий и открытых пространств в соотношении с человеческой способностью воспринимать и переживать гармоничность пространства и масштаба.

 

Однако хотя сами здания и являются неотъемлемой частью целого, они не гармонируют друг с другом. Все знаменитое архитектурное наследие Гарварда, созданное в течение трех веков, едва ли может еще более разительно отличаться друг от друга своими чрезмерными контрастами форм и красок. И все же все они подчинены благородному, наполненному воздухом первообразу Гарвардского двора. Тщательное изучение этой заданной модели открытых пространств и структур, естественно, стало отправной точкой в проектировании нового Гарвардского учебного центра. Раз тут уже существует неизменная традиция «двора», ее постоянная модель может быть заново интерпретирована сегодня в актуальных понятиях архитектуры, действенных для современной жизни.

 

Нет смысла стремиться превзойти «атмосферу» того или другого периода. Новые сооружения должны твориться заново, а не копировать старое. Великие эпохи архитектуры никогда не подражали эпохам своих предшественников.

 

В одном и том же историческом сооружении бок о бок сосуществуют характерные черты романского, готического и ренессансного стилей. Ни одна копия не сохранит навечно предустановленное целое.

 

Единство выражалось в верности заданному пространственному порядку уже существующих зданий, а не подражанием их внешнему лоску; внешнее «приспособленчество» никогда не пользовалось в прошлом правом гражданства. Это только наша эстетская озабоченность минувшими эпохами навязала «классический» фасад сотням университетских зданий, выстроенных в индустриальном веке.

 

Я верю, что для того, чтобы дать новое архитектурное выражение тем великим изменениям, которые происходят в наше время, необходим иной метод.

 

Например, острой проблемой современной архитектуры является использование повторяющихся стандартных частей, но в то же самое время организация этих частей во внешне отличные друг от друга группы. В новом учебном центре университета мы стремились уничтожить монотонность, которая могла бы возникнуть в результате использования повторяющихся элементов, изменением ориентации блоков общежития, так же как и разнообразием форм их завершений и связей. Все это усиливалось варьированием различных точек зрения для наблюдателя.

 

Мы таким образом поняли, что для того, чтобы держать способность восприятия настороже, человеческая натура нуждается в частой смене впечатлений. Чтобы создать для нее такой стимул, современные художники и архитекторы стремятся создать иллюзию движения. Узкие, как в тюрьме, окошки георгианской эпохи, которые в свое время вынуждались ограничениями в производстве стекла, заменены большими оконными проемами и цельными стеклянными панелями. Это позволяет сделать участки наружного пространства частью общей архитектурной композиции, которая не заканчивается стенами, как в прошлом, но дает иллюзию непрерывности пространства в движении. Это новое отношение внутренних пространств к бесконечной протяженности наружной среды является характернейшим новым достижением современной архитектуры, которое сознательно или подсознательно должно влиять на каждого человека. Строительство с использованием элементов из эпох ремесленничества становится в век индустриализации все более безнадежной затеей и либо приводит к увязанию в финансовых трудностях из-за малочисленности квалифицированных мастеров, либо заканчивается безжизненной фальшью продукции промышленного происхождения. Мы не можем бесконечно воспроизводить эти ошибки. Архитектура должна двигаться вперед или умереть. Свою новую жизнь она должна обрести в величественных переменах в социальной и технической областях времени двух последних поколений.

 

Ни средневековье, ни колониальная эпоха не в силах выразить жизнь человека XX столетия. Архитектура не заканчивается — она лишь непрестанно изменяется.