Неудержимая потребность критиков классифицировать современные, находящиеся еще в развитии движения, аккуратно укладывая каждое из них в гроб с ярлыком «стиля», лишь увеличило распространенную путаницу в понимании двигательных сил нового движения в архитектуре и градостроительстве. Мы искали новый метод, а не новый стиль. Стиль — это успешное воспроизведение формы, уже утвердившейся в качестве общего знаменателя выразительности целой эпохи. Попытки классифицировать и уже тем самым замораживать развивающееся искусство и архитектуру, когда они еще находятся в стадии становления, превращая их в «стиль» или какой-нибудь «изм», могут скорее подавить, чем стимулировать творческую активность. Мы живем в период коренного изменения всей нашей жизни; старое общество разлетелось вдребезги под влиянием машины, новое лишь образуется. Поток непрерывного развития, изменение художественной выразительности в соответствии с изменениями нашей жизни — вот что важно в нашей работе художников-конструкторов, а не погоня за чертами формалистического «стиля».

 

И как может быть обманчива скоропалительная терминология! Давайте проанализируем, к примеру, наиболее злосчастное определение «интернациональный стиль». Это не стиль, потому что его тенденция совершенно обратная — а именно найти региональное, местное художественное выражение, исходящее из окружающей среды, климата, ландшафта и обычаев людей.

 

На мой взгляд, стили следует называть и характеризовать только историкам прошлых эпох. Перед лицом настоящего нам не хватает беспристрастного отношения, необходимого для объективной оценки того, что происходит. Как человеческие существа мы тщеславны и ревнивы, и это искажает объективное видение. Почему же тогда не предоставить историкам будущего определять сегодняшние изменения в архитектуре, а самим продолжать работать и дать ей возможность развиваться дальше. Мне бы хотелось указать на то, что в период, когда лучшие умы человечества пытаются взглянуть на человеческие проблемы на земле как на взаимозависимые, как на один единый мир, всякое шовинистическое национальное предубеждение, высчитывающее свою долю в общем развитии современной архитектуры, должно вылиться в тормозящее ограничение. Зачем пускаться в мелочные рассуждения о том, кто на кого повлиял, если все наши дела значимы лишь постольку, поскольку их результаты в состоянии улучшить нашу жизнь? Я осмелюсь сказать, что все мы сегодня влияем друг на друга больше, чем архитекторы предыдущих веков, благодаря быстрому развитию средств связи и взаимной коммуникации. Это следует приветствовать, так как это обогащает нас и обеспечивает общую основу для взаимопонимания, которое так нам необходимо. (Я пытался вдохновить своих студентов отдаваться влиянию идей других, пока они еще чувствуют себя способными поглощать и усваивать их, чтобы затем дать им новую жизнь в ситуации, которая засвидетельствует их собственный подход к проектированию.)

 

 

 

Если мы оглянемся и посмотрим, что было достигнуто за последние тридцать или сорок лет, мы обнаружим, что тот изысканный джентльмен-архитектор, который произвел на свет очаровательные тюдоровские особняки со всеми современными удобствами, почти исчез. Этот тип прикладной археологии быстро канет в Лету. Он тает в огне нашего убеждения, что архитектор должен создавать здания не как памятники, а как сосуды для подвижной жизни, которую они должны обслуживать, и его концепция также должна быть достаточно подвижной, чтобы создать основу, способную вобрать в себя динамические черты кашей современной жизни.

 

Мы знаем, что смиренная архитектура никогда не могла удовлетворить это требование, но создать смирительную рубашку так же легко, как и тюдоровский особняк,— особенно если архитектор подходит к своей задаче только как к средству создать памятник собственному гению. Это высокомерное непонимание того, чем должен быть настоящий архитектор, преобладало зачастую и тогда, когда уже стало явью восстание против эклектизма. В стремлении к новой формальной выразительности такие люди превзойдут даже эклектизм, только бы быть «другими», найти нечто неповторимое, неслыханное, какой-либо трюк.

 

Этот культ своего «я» задержал всеобщее признание подлинно здоровых течений современной архитектуры. Остатки этого мышления должны быть искоренены раньше, чем истинный дух архитектурной революции сможет укорениться повсеместно и создаст общую форму художественного выражения нашей эпохи после полувекового периода попыток и ошибок. Это предполагает вполне определенное отношение нового архитектора к направленности своих усилий на, то, чтобы прийти к типическому, общезначимому вместо содействия спекулятивному трюкачеству. Предвзятые идеи о форме, будь они выражением личного каприза или модного стиля, стремятся сковать протекание жизненного процесса в архитектуре в неподвижных каналах, затрудняя этим естественную жизнедеятельность людей.

 

Пионеры нового движения в архитектуре развивали, в противоположность этому, совершенно иной подход ко всей проблеме «формообразования для жизни». Стремясь увязать свое творчество с жизнью людей, они попытались рассматривать индивидуальное своеобразие всегда лишь как часть большого целого. Эта социальная идея резко контрастирует с деятельностью эгоцентричного архитектора-примадонны, навязывающего свою прихотливую фантазию запуганному заказчику и создающего одинокие памятники сугубо индивидуального эстетского смысла.

 

 

 

Тем самым я не хочу сказать, что мы, архитекторы, должны идти на поводу у вкусов заказчика. Мы должны подвести его к концепции, которую формулируем сами, но в интересах удовлетворения его нужд. Если он обращается к нам, чтобы мы выполнили какие-то его капризы и фантазии, как будто лишенные смысла, мы должны распознать, какие реальные нужды могут стоять за этими расплывчатыми мечтами, и привести его к согласующемуся, приемлемому для всех решению. Мы не должны жалеть усилий, чтобы убедить его окончательно и без тщеславия. Мы должны поставить диагноз требованиям заказчика со всей силой нашей компетентности. Когда человек болен, он, конечно, не будет настаивать на том, чтобы диктовать врачу, как его следует лечить, но в ожидании подобного доверия от нашего заказчика мы обнаруживаем, что к архитекторам редко относятся с уважением, оказываемым врачам. Если мы до сих пор были не настолько умны, чтобы нам доверяли, давайте убедим себя в том, что мы достойны такого доверия в будущем и в проектировании, и в строительстве, и в экономике, так же как в общем социальном понимании задачи, куда входят три других компонента нашей деятельности. Если мы пренебрежем необходимостью своей высокой компетенции во всех этих областях или если мы будем избегать ответственности руководства, то мы низведем себя на уровень простых техников-исполнителей. Архитектуре необходимы убежденность и собственное руководство. Ее нельзя создать с помощью заказчиков или института общественного мнения.

 

 

 

Существует еще один спорный вопрос, который затемняет пафос современной архитектуры и нуждается в пояснении. Мы слышим: «Сегодня акцент делается на жизни, а не на машине»,— и существует лозунг Ле Корбюзье: «Дом — это машина для жилья». Это старая песня. Сюда же относится изображение ранних «пионеров нового движения» как приверженцев узких, механистических концепций, созданных для прославления машины и совершенно равнодушных к собственно человеческим ценностям. Будучи сам одним из этих чудовищ, я удивляюсь, как нам удалось выжить на столь скудной пище. Правда состоит не только в том, что проблема гуманизации машины действительно составляла передний план наших ранних споров, но и в том, что за фокусом наших размышлений был новый образ жизни.

 

Чтобы изобрести новые средства на услужение человеку, Баухауз, к примеру, всячески пытался жить по своим заветам и обрести равновесие в борьбе за утилитарные, эстетические и психологические требования. Функционализм не рассматривался просто как рационалистический процесс. Он охватывал и психологические проблемы как таковые. Идея заключалась в том, чтобы наше формообразование служило одновременно и физически и психологически. Мы понимали, что эмоциональные потребности столь же императивны, как и утилитарные, и эти требования должны быть удовлетворены. Машина и новые возможности науки представляли для нас громадный интерес, но акцент делался не столько на самой машине, сколько на лучшем использовании машины и науки для нужд человеческой жизни. Я нахожу, что наше поколение слишком мало занималось машиной, а не слишком много.

 

 

 

Другой помехой развитию современной архитектуры является появление время от времени дезертиров из наших рядов, которые из-за того, что у них не хватает сил стойко продвигаться вперед и, вырвав старые корни, обрести новую молодость, возвращаются к эклектизму XIX века. Художники-конструкторы обращаются к образам и фантазиям прошлого, чтобы смешать их с современной формой, горячо веря, что все это придаст современной архитектуре большую популярность. Они слишком нетерпеливы, чтобы достичь своей цели закономерными средствами, и таким образом демонстрируют лишь новый «изм» вместо новой, подлинно региональной выразительности. Истинную региональную характерность невозможно обрести с помощью сентиментального или подражательного подхода к задаче, используя либо старые эмблемы, либо преходящую местную моду, которая так же быстро исчезает, как и появляется. Но если взять, например, основное различие, налагаемое на архитектурную форму климатическими условиями, скажем, Калифорнии в сравнении с Массачусетсом, вы поймете, какое разнообразие в выразительности может быть следствием одного только этого факта, если архитектор использует совершенно противоположные взаимоотношения между внутренним и внешним пространством в этих двух районах в качестве исходного пункта своей художественной концепции.

 

Здесь я бы хотел напомнить о проблеме, общей для всех архитектурных школ: до тех пор пока наше обучение будет вращаться вокруг платонической чертежной доски, нас всегда будет подстерегать опасность того, что мы вырастим «скороспелых дизайнеров». Ибо отсутствие практического опыта на натуре, в ремеслах и в индустриальных процессах строительства почти неизбежно ведет, по крайней мере некоторых студентов, к чересчур большой готовности перенимать преходящие стилевые идеи, причуды и штампы. Это следствие излишне академического обучения. Поэтому любая возможность оказаться на стройплощадке и принять участие во всех или какой-нибудь одной фазе строительного процесса должна с готовностью использоваться молодым проектировщиком как наиболее существенный род деятельности, способный установить равновесие между знанием и опытом.

 

 

 

Но вы можете сказать: что же все это имеет общего с темой данной части: «Архитектор — слуга или вождь?» Ответ, уже содержащийся в том, что я сказал раньше, довольно прост: поставьте вместо «или» — «и». Служение и руководство, по-видимому, взаимозависимы. Настоящий архитектор должен служить людям и одновременно демонстрировать реальное руководство, основанное на истинном убеждении, руководство для того, чтобы направлять заказчика, как и рабочий коллектив, которому доверено выполнение заказа. Руководство зависит не только от природного дара,— в гораздо большей степени от силы убеждения и готовности служить. Как же ему достичь этого положения? Студенты часто спрашивали меня, что я могу им посоветовать, для того чтобы после завершения курса стать независимыми архитекторами и избежать продажи своих убеждений обществу, все еще весьма невежественному в отношении новых идей в архитектуре и градостроительстве. 

 

Мой ответ таков.

 

Устройство своей жизни не может быть единственной целью молодого человека, который, помимо всего прочего, стремится осуществить свои собственные творческие идеи. Ваша проблема поэтому заключается в том, как сохранить ваши убеждения в целостности, как жить согласно тому, что вы проповедуете, и одновременно получить свой пай. Вам, может быть, не посчастливится найти архитектора, который будет разделять ваш подход к творчеству и предоставит вам последующее руководство. Тогда я порекомендовал бы вам найти оплачиваемую работу, любую, где вы сможете продать свое мастерство, а свои интересы развивать в постоянных творческих упражнениях в часы досуга. Старайтесь создать рабочее объединение с одним или двумя из ваших друзей по соседству, выберите в близком вам окружении какую-нибудь насущную тему и стремитесь разрешить ее шаг за шагом в совместной работе. Вложите в нее все ваши усилия, и тогда однажды вы сможете предложить публике вместе с вашей группой добротно обоснованное решение взятой проблемы, знатоком которой вы теперь стали. Тем временем опубликуйте свои материалы, выставьте их на обозрение, и, быть может, вам удастся стать консультантом для ваших местных властей. Создайте стратегические центры, где люди столкнутся с новой реальностью, и затем попробуйте выдержать неизбежную стадию яростной критики, пока они не согласятся заново развивать свои атрофированные физические и умственные способности так, как этого требует использование предложенной вами новой ситуации. Мы знаем разницу между реальными жизненными потребностями людей и штампами инерции и привычки, так часто преподносимыми в качестве «воли народа».

 

Застывшие и отталкивающие реалии нашего мира нельзя смягчить оправой «нового взгляда», и равно бесполезно стремиться гуманизировать механизированную цивилизацию путем добавления к нашим жилищам сентиментальных украшений. Но если человеческий фактор все больше и больше будет становиться доминантой наших произведений, архитектура выявит эмоциональные качества формообразования в самой сути сооружений, а не только в их внешней оправе; она явится итогом одновременно и добросовестного служения и добросовестного руководства.