В моем анализе я отправляюсь от того, что архитектура как искусство начинается за пределами требований конструкции и экономии на психологическом уровне человеческого существования. Удовлетворение человеческой психики, достигаемое красотой, столь же важно, если не еще важнее для наполненной, цивилизованной жизни, чем выполнение требований нашего материального комфорта. Эмоциональные преграды, препятствующие развитию максимально органически уравновешенной жизни, должны устраняться на уровне психологии, так же как наши практические проблемы разрешаются на техническом уровне.

 

Кем созданы розы или тюльпаны — художником или техником? Обоими вместе, потому что в природе польза и красота есть составные качества, неразрывно связанные и взаимообусловленные. Органический процесс формообразования в природе является вечной моделью для любого творческого акта человека, будь он результатом умственного спора изобретательного ученого или результатом интуиции художника.

 

Мы смолкаем перед образами нашей памяти о том единстве материальной среды и духа, которое преобладало во времена лошадей и кабриолетов. Мы чувствуем, что наша собственная эпоха утратила это единство, что нездоровье нашего сегодняшнего хаотического окружения, его часто жалкая уродливость и беспорядок являются следствием нашей неспособности поставить фундаментальные человеческие потребности выше предписаний экономики индустрии. Плененная сказочными возможностями машины, человеческая алчность явно вторгалась и в биологический цикл человеческого существования, поддерживающий здоровье общества. На низком уровне развития общества человек деградировал потому, что людей использовали как машинный инструмент. В этом истинная причина борьбы между капиталом и трудом и причина ухудшения общественных отношений. Теперь мы стоим перед трудной задачей восстановления равновесия общественной жизни и очеловечения влияния машины. Мы стали понимать, что социальный фактор значит больше, чем все технические, экономические и эстетические проблемы. Ключом к успешному воссозданию окружающей среды — что и является творческой задачей архитектора — будет наша решимость превратить человеческий элемент в доминирующий фактор.

 

Но, несмотря на усилия довольно многих из нас, мы явно не нашли еще тех духовных связей, которые объединят нас в согласованном стремлении установить общую культурную основу, достаточно прочную, чтобы устранить наши страхи и превратиться в общезначимый стандарт художественного выражения.

 

Художники должны стремиться к такому синтезу, который превратит в одно целое то, что сейчас, к несчастью, все еще разобщено.

 

Мы не можем отрицать, что искусство и архитектура превратились в эстетическую самоцель, утратив связь с обществом и людьми за время промышленной революции. Внешнее разукрашивание здания практиковалось главным образом с целью превзойти здания, расположенные по соседству, а не с целью создания образца, пригодного для повторяющегося использования в качестве основы органического единства целого района. Стремление к разнообразию вместо поисков общей основы характерно для последнего поколения архитекторов, напуганных античеловечной властью машины. Новая философия архитектуры признает превосходство гуманитарных и социальных требований и оценивает технику как современный инструмент формы, призванный удовлетворить эти требования.

 

Если мы оглянемся в прошлое, то обнаружим, что объединение двух факторов, то есть общей основы выразительности формы и индивидуального различия, всегда имело место. Потребность в повторении доброкачественного образца формы, по-видимому, была естественной функцией общества и существовала задолго до возникновения индустриализации. Предназначение «стандарта» как такового не имеет ничего общего со средствами его изготовления — с ручными инструментами или с машинами. Наши будущие дома совсем не обязательно  будут  распределяться  по  группам  на  основе стандартизации и массового производства готовых частей: естественное соревнование на свободном рынке  обеспечит индивидуальное различие  составных  частей  здания  абсолютно так же, как мы наблюдаем это сегодня на богатом разнообразии рыночных моделей товаров   повседневного пользования, произведенных машинами. Человечество никогда не колебалось, принимая повторяющиеся, стандартные формы в домашинные эпохи цивилизации. Эти стандарты закономерно вытекали из их средств производства и образа их жизни. Стандартные формы архитектуры прошлого выражали счастливое слияние техники и воображения, скорее, даже полное совпадение обоих. Этот дух — а ни в коем случае не его временные формы — и должен быть воскрешен, чтобы создать нашу собственную материальную среду с помощью нового средства производства — машины. 

 

Но если стандарты постоянно не контролировать и не обновлять, они закосневают. Теперь мы знаем, что бесполезно пытаться подделываться под стандарты прошлого, но наша недавняя одержимость той идеей, что новые здания всегда должны соответствовать уже существующим, выдает роковую слабость нашей эпохи, молчаливое признание духовного банкротства, равного которому в прошлом нет. После революции в наших собственных рядах, принесшей нам ясность, мы, кажется, готовы к новым творческим свершениям.  Поэтому может быть очень кстати исследовать сейчас, насколько соответствуют наши профессиональные рамки условиям времени, которые я попытался очертить. Давайте взглянем, достаточно ли признаны гигантские изменения в методах производства. Ибо мы должны рассматривать наш случай в свете истории развития техники, и, так как мы живем не во времена сладостного парения мысли и безопасного существования, нам следует пересмотреть наши основные принципы, раз наверняка существуют некоторые тревожащие факты, которые нельзя больше не замечать. В великие эпохи прошлого архитектор был «мастером ремесел» или «мастером-строителем», который играл весьма важную роль в общем производственном процессе своего времени. Но с продвижением от ремесла к промышленности он перестал занимать это ведущее положение. Сегодня архитектор уже не является специалистом и в строительном производстве. Покинутый лучшими мастерами (которые ушли в промышленность, в производство инструментов, в сферу специальных испытаний, исследований), он продолжает мыслить в рамках старых ремесленных методов, не осознавая в этом самозабвении колоссального воздействия индустриализации. Архитектор оказывается перед реальной опасностью утерять свою власть в соревновании с инженером, ученым и строителем, если он не изменит своей позиции и не нацелится на принятие новой ситуации.

 

 

 

Полное разделение проектирования и строительства, как это принято сейчас, выглядит совершенно искусственным, если мы сравним это положение с процессом строительства в великие эпохи прошлого. Мы слишком оторвались от того первоначального и естественного подхода к делу, когда идея и возведение здания принадлежали одному неделимому процессу и когда архитектор и строитель соединялись в одном лице. Архитектор будущего — если он намерен вновь достигнуть прежней высоты своего призвания — самим течением событий будет вынуждаться к новому сближению со строительным производством. Только если ему удастся сколотить дружно работающую бригаду, включая инженера, ученого и строителя, проектирование, строительство и экономика смогут снова стать единым целым — слиянием искусства, науки и бизнеса.

 

Буду более точным и укажу свою мишень: Американский институт архитекторов на съезде в 1949 г. добавил к основным правилам института новый параграф, который гласит: «Архитектор не может ни прямо, ни косвенно участвовать в строительных договорах».

 

Я серьезно сомневаюсь в мудрости этого правила, которое лишь увеличит разрыв между проектированием и строительством. Вместо этого нам следовало бы попытаться найти органическое воссоединение, которое вернет нам единое мастерство дела и знания в строительстве. Разумеется, намерение того руководящего параграфа было благим, а именно прекратить несправедливое соперничество. Но боюсь, что он представляет собой просто отрицательное вето и не пытается решить нашу дилемму конструктивно. Давайте не будем обманывать самих себя относительно прочности нашего сегодняшнего положения в глазах наших заказчиков. Средний частный заказчик, по-видимому, считает нас обладателями удобной профессии, людьми, которых можно пригласить, если имеются деньги, для «приукрашивания» своей жизни. По-видимому, он совсем не считает Нас людьми, столь же необходимыми для интересов всего строительства, как подрядчик или инженер. Если вам кажется, что я преувеличиваю, взгляните сами на реальные факты: в США более 80% всех сооружений осуществляется без участия архитектора.

 

Средний доход архитектора здесь меньше заработка каменщика на Востоке.

 

Как правило, люди не понимают сложность задачи архитектора так, как мы определяем ее сами, и мы до сих пор оказались недостаточно настойчивыми, чтобы прояснить заключенную тут проблему.

 

Когда клиент настроен на строительство, он хочет купить готовое здание по установленной цене и с точным указанием времени его ввода в действие. Его совсем не интересует вопрос разделения труда между архитектором, инженером и подрядчиком. Так как он интуитивно понимает, что разделять проект и строительство — занятие довольно искусственное, он обычно приходит в выводу, что архитектор может быть неизвестным X в его расчетах, выраженных в деньгах и времени.

 

И чего же еще мы можем ожидать? Разве мы не находимся в почти немыслимом положении, соглашаясь с установленной ценой, хотя, вступая в свои полномочия, мы вынуждены почти каждый раз начинать с исследовательского или лабораторного анализа? Сравните это с длительным промышленным процессом движения от чертежа к пробной модели и затем к конечной продукции. В нашей области проектирования мы должны сами погашать все расходы по исследованию, поскольку для нас модель и конечный продукт есть одно и то же. Не стало ли это почти неразрешимой задачей, в особенности потому, что весь этот процесс подвержен изменениям, вызываемым либо заказчиком, либо общественными инстанциями?

 

Мы часто сомневаемся в выгодности деловой основы наших действий, когда ясно представляем себе, что чем более изобретательный и тяжелый труд мы затрачиваем во имя снижения стоимости постройки, тем скорее нас наказывают меньшей оплатой. Клиент же со своей стороны полагает, что архитектор материально заинтересован в умышленном превышении стоимости строительства, так как это соответственно повысит его заработок. Поэтому он часто пытается обусловить общую сумму платежа. Нам, конечно, приходится возражать против такой тенденции клиента, так как это абсолютно несправедливо, но это не решает щекотливой проблемы ни в одном направлении. Здесь, действительно, заключена наша величайшая этическая дилемма. Часто это вызывает недоверие со стороны заказчика из-за его врожденной несправедливости к обеим сторонам; это даже удерживает многих заказчиков от наших услуг вообще.

 

 

 

Этого не происходит с художником-конструктором промышленных изделий, которому, как правило, платят за первоначальную помощь при разработке модели плюс доходы от тиражирования продукции. Он извлекает пользу из успеха своей работы не только в финансовом отношении, но и в смысле своего роста в качестве законного члена бригады, к которой он принадлежит вместе с ученым, инженером и бизнесменом. Этот процесс, разворачивающийся в промышленности все шире и шире, возвращает ранее изолированного художника-конструктора в лоно общества. 

 

Я убежден, что такого рода согласованная бригадная работа пробьет себе дорогу и в строительном производстве. Будущему архитектору, который по своему призванию является координатором целого ряда деятельностей, связанных со строительством, еще раз представится возможность стать подлинно зодчим,— если только мы готовы осуществить необходимые изменения в нашей общей позиции и в обучении. Сможет ли он лично достичь высоты исторической миссии своей профессии — синтезировать в своих произведениях все социальные, технические и эстетические компоненты в разумное, взывающее к людям целое,— это, разумеется, будет зависеть от силы его творческого видения. Я говорю «миссии», ибо его действительное мастерство, разумеется, зависит от его участия в сотрудничающей группе. Он не может претендовать на главенство само по себе, так как руководить должен лучший сотрудник объединения. Но историческая миссия архитектора всегда состояла в достижении полной координации всех усилий, направленных на создание физической среды человека. Если он хочет быть верным этой высокой миссии, он должен воспитывать подрастающее поколение в согласии с новыми средствами индустриального производства, вместо того чтобы ограничивать его тренировкой на платонической чертежной доске, в изоляции от производства и строительства.

 

 

 

 

Машина, конечно, не остановилась на пороге строительства. Индустриализация процесса строительства как будто проходила дольше, чем в других областях производства, так как строительство более многосложно. Одна за другой составные части строительства были изъяты из рук ремесленников и переданы машине. Достаточно взглянуть на каталоги фабричных изделий, чтобы убедиться в наличии бесчисленного множества индустриализованных компонентов   строительства, существующих в нашем распоряжении. В этой постепенной эволюционной процедуре ручной процесс строительства трансформируется в сборочный процесс готовых промышленных частей, посылаемых с завода на стройку. Более того, относительный процент механического оборудования в наших сооружениях непрестанно увеличивается. Заводское изготовление частей глубже проникло при этом в строительство небоскребов, чем в жилые сооружения. 

 

Однако чтобы быть честными перед самими собой, мы должны признать, что только сравнительно немногие из нас, архитекторов, приняли непосредственное участие в свершении этой существенной перемены и влиянии на нее или в проектировании тех составных частей, которые мы все используем в строительстве. Инженер и ученый — вот кто оказался соучастником этого развития. Мы обязаны поторопиться, чтобы обрести потерянную почву путем воспитания нашего молодого    поколения архитекторов для двухсторонней задачи: 1) влиться в строительную промышленность и принять активное участие в разработке и проектировании всех составных частей для строительства и 2) научиться тому, как из этой промышленной продукции создавать прекрасные сооружения. На мой взгляд, это предполагает более непосредственное участие и практику в мастерской и на стройплощадке в контакте с промышленностью и строителями, чем это обеспечивало раньше наше обычное обучение.

 

Грядущее поколение архитекторов должно проложить мост через фатальную пропасть между проектом и сооружением. Для начала давайте прекратим спорить о стилях; каждый архитектор сам должен защищать постоянство своих творческих усилий. Что важно для профессии в целом, так это сомкнуть наши ряды, усердно всем вместе поразмыслить и, затем прийти к конструктивным решениям относительно того, каким образом мы можем еще раз открыть врата в область строительного производства на пользу молодому поколению архитекторов. Они начинают терять веру в опекунский характер нашего профессионального положения и в его логический результат: предоставленный самому себе архитектор-примадонна. Архитектор будущего откажется от ограничений его естественной потребности принять активное участие в совместной работе с индустрией для производства сооружений и их частей. Главный упор, я верю, будет все больше и больше делаться на содружество.

 

 

 

В течение ряда лет я лично соприкасался в своей деятельности воспитателя с затруднительным положением молодых архитекторов, когда они, заканчивая школу, обращались к практике. Я наблюдал их отчаянные попытки обрести независимость, но еще более часто наблюдал, как они сдавались и уходили на неопределенную работу в качестве проектировщиков в большие организации, которые почти или совсем не предоставляют возможности испытать свои творческие силы. Печально видеть, сколько молодой энергии и таланта гибнет вследствие достеленного омертвления нашей все более и более централизуемой рабочей системы. Демократические идеи не в силах легко перенести нападки нашей растущей механизации и сверхорганизации, пока не будет найдено противоядие, которое сумеет защитить личность от уравнивающего воздействия массового сознания. 

 

Я пытался найти такое противоядие, ознакомив многих студентов в Гарварде помимо индивидуального курса с опытом работы в группах. Это оказалось ценным стимулом не только для студентов, но также и для преподавателей, которые в равной мере были незнакомы с преимуществами и трудностями группового сотрудничества. Им предстояло научиться сотрудничать, не теряя своей индивидуальности. По-моему, это совершенно неотложная задача, стоящая перед новым поколением не только в сфере архитектуры, но во всех наших попытках достичь общественного единства. 

 

В нашей собственной сфере мы не найдем свода правил для такого сотрудничества, если только мы не обратимся к средним векам, чтобы изучить рабочие группы великих храмовых зодчих. Самым удивительным в системе этих строительных гильдий был тот факт, что до конца XVIII века каждый мастер своего ремесла был не только техническим исполнителем, но имел разрешение использовать в своей части работы и собственный проект, если только он придерживался основного ключа проекта, который был секретным геометрическим инструментом строительных цехов, подобно ключам в музыкальных сочинениях. Готовый чертеж едва ли существовал вообще; группа жила вместе, обсуждала задачу и вынашивала свои идеи.

 

Сравните это с нашими сегодняшними условиями. Мы обязаны отразить все наши формообразующие идеи — до последнего винтика — в чертежах и спецификациях. Затем армия рабочих должна выполнить наш проект. Нам едва позволено вносить какие-либо изменения, хотя нет такого гения, который обладал бы предвидением или воображением, достаточным для того, чтобы заранее оценить эффект каждой детали своего проекта; этой возможности тем меньше, чем дольше он остается в стороне от практического процесса строительства и созидания. Точно так же и сегодняшний рабочий не имеет возможности внести свой вклад в проектирование объекта. Со времен строительных гильдий коллективный труд, который высвобождал бы творческие способности людей, вместо того чтобы подавлять их, долго не практиковался, и мы располагаем лишь самыми скупыми знаниями о тех требованиях, которым должна отвечать бригадная работа. Все это настолько неизвестно сегодня в нашей профессии, что невозможно даже анализировать с пониманием дела, потому что идеология прошлого века научила нас видеть в индивидуальном гении единственное воплощение настоящего и правдивого искусства. Творческий импульс, действительно, всегда исходит от личности, однако, работая в тесном содружестве с остальными ради общей цели, она достигнет еще больших высот творчества скорее лишь через ободрение и стимулирующую критику своих сотрудников, чем живя в башне из слоновой кости. Конечно, творческий ум в состоянии проявить себя в любых, даже в исключительно неблагоприятных условиях, но, если мы хотим поднять средний уровень исполнения, бригадная работа становится существенным фактором в деле улучшения и уточнения личного вклада каждого.

 

Основа настоящей бригадной работы — ее добровольность; ее нельзя диктовать приказом. Она требует не предвзятого сознания, а внутреннего убеждения в том, что содружество мысли и действий является необходимым условием прогресса человеческой культуры. Индивидуальный талант быстро утвердит себя в таком содружестве и извлечет для себя пользу из перекрестного опыления умов в ежедневном контакте отдачи и усвоения. Истинное руководство возникает лишь там, где все члены имеют возможность стать ведущими по своему исполнительству, а не по назначению. Первенство зависит не только от природного таланта, но в огромной степени от внутренней убежденности и преданности долгу. Служение ему и руководство взаимозависимы. 

 

Наше время, вероятно, так же как и любое другое, богато природными талантами, но слишком уж часто талант обречен растрачивать себя в одиноких и случайных взрывах творческого вдохновения, потому что его призыв гаснет из-за отсутствия понимающего отклика. Если мы сможем обратить гения-одиночку к его естественной задаче, то есть работать как первый среди равных,— то вместо возвышенной изоляции будет создана гораздо более широкая основа для понимания и отклика.

 

Конечно, недостаточно одного самого по себе доброго намерения, чтобы создать коллектив. Мы должны заново изучить методы сотрудничества. Чтобы приобрести определенные навыки, представляющиеся необходимыми для плодотворной бригадной работы, необходимо немалое время. Я обнаружил, что каждый член объединения с самого начала должен непременно сообщить остальным, что он собирается решать и делать в их продолжительном взаимном обмене. Даже если каждый движим вначале лучшими побуждениями идти именно таким путем, нужно немало потрудиться, чтобы приучить себя достигать его конца. Затем этот обмен становится уже незаменимым, определяя место каждой индивидуальности в рамках сотрудничающей группы, ибо, конечно, каждого устроит делать именно то, для чего он более всего пригоден. Исследования быстро множатся, и различие мнений само превращается в призыв ко всему содружеству прийти к каким-то общим выводам. В потоке столь большого количества объективных проблем, которые требуют своего решения, естественное тщеславие каждого неизбежно отступает на задний план. Задача шаг за шагом перерастает возможности индивида, который в итоге едва ли уже помнит, кто автор той или этой части плана, так как все мысли явились результатом взаимного стимулирования. Поскольку демократия явно зависит от нашей способности сотрудничать, я хочу, чтобы архитектор, как координатор человеческих взаимоотношений, повел бы всех к развитию новой системы коллективного сотрудничества. Сущность такой системы должна заключаться в подчеркивании свободы личной инициативы взамен направления, вынуждаемого приказом извне. Опыт бригадной работы культивирует в человеке дух упругости и подвижности, и ее методы, вероятно, более приспособлены к быстрым переменам нашего времени, чем отношения зависимого найма. Синтезируя все индивидуальные усилия, бригада может достичь в совместном труде гораздо более высоких возможностей, чем если бы она просто представляла работу многих индивидов. 

 

Я хотел бы, чтобы не оставалось сомнения относительно того, что только тот тип содружества окажется эффективным в будущем строительстве, который проникнет в сферу производства. Возрастающая специализация нуждается и в постоянно возрастающей координации.

 

Чтобы завершить первую из двух стоящих задач — разработку сборных элементов строительства,— архитектору необходимо будет создать группу, куда войдут ученый и технолог. Вторая его задача — проектирование сооружений из таких элементов и их монтаж на строительной площадке — должна решаться в тесном групповом сотрудничестве между ним, инженером и строителем, а также в тесном контакте с промышленными методами и изысканиями. (* Я не уподобляю этот тип сотрудничества так называемым корпорациям «посылочных отношений», ибо они в большей или меньшей степени относятся к архитектурному проекту только как к дополнительному приложению в случае сверхважных деловых сделок. В том объединении, которое мыслю я, художник-проектировщик должен обладать такой же властью решения вопроса, какой обладает бизнесмен и подрядчик-строитель. Он должен быть партнером, наделенным правом решающего голоса.)

 

Совершенно очевидно, что мы в качестве независимых архитекторов не располагаем возможностями испытывать новые материалы и новые технологические методы, тем более контролировать богатство новых технических средств так, как, скажем, строитель прошлого контролировал всю сферу ремесла. Чтобы вновь найти свое место во всем процессе строительства, нам нужны бригады и производительные инструменты промышленности. Не следует, однако, полагать, что наше собственное желание действовать в качестве руководителей объединений будет тотчас же признано. Придя в промышленность позже других, мы должны рискнуть влиться в объединение на равных правах и лишь затем, всей манерой поведения продемонстрировав нашу способность действовать первыми среди равных, изменить установившийся порядок общественного признания в пользу архитектора. Существенное отличие нашего индустриализированного общества в сравнении с обществом ремесленного труда коренится в характере распределения труда, а не в характере используемых орудий труда. Сложная текстильная машина представляет собой лишь усовершенствованный ручной ткацкий станок. Но различие между ними свидетельствует об изменении огромной важности, если мы обращаем внимание на то, что весь рабочий процесс выполняется одним и тем же ремесленником или он подразделен на множество операций, каждую из которых выполняет новый рабочий, как это происходит на сборочной линии. Именно это атомизирующее влияние разделения труда взорвало единство домашинного общества, а не сама машина. Я безгранично верю, что органически устроенная содружественная работа постепенно вернет нам ту связанность, которая так необходима для объединения всех наших усилий.

 

Я попытался всего лишь пролить некоторый свет на тот перекресток, на котором оказалась наша профессия. Одна из двух дорог кажется тяжелой, но она широка, полна риска и надежды. Другая — узкая — в состоянии привести лишь к мертвящему концу.

 

Я сделал свой собственный выбор направления движения, но, так как я уже немолод, все, что я могу сделать,— это убедить тех, кто представляет следующее поколение, искать конструктивного решения того, как им снова связать воедино проектирование и исполнение в их собственной практике путем непосредственного участия в индустриальном и строительном производстве.

 

Мне трудно убедить себя в том, что, когда молодой архитектор и молодой строитель решают идти рука об руку для того, чтобы осуществить весь комплекс современного обслуживания, то есть и проект и само строительство,— это якобы свидетельствует об отсутствии должной целостности в каждом из них. Напротив, мы должны активно поощрять эту естественную комбинацию.

 

Меня спрашивали, останется ли заказчик спокойным и безучастным к тому, если бы его лишили попечительского контроля над своим архитектором. Мой ответ таков: мы не нуждаемся в попечителях, когда приобретаем товары повседневного пользования, мы выбираем их, основываясь на хорошей репутации изделия или производителя. Я не вижу здесь никакой разницы в отношении к домам или их составным частям. Разумеется, я понимаю, что задача примирения проекта и его осуществления — а они должны быть единым целым — встретит на своем пути еще много трудностей, которые могут быть постепенно преодолены лишь на практике. Но всякому исполнению нового курса всегда сначала предшествует изменение общей позиции.

 

Я, конечно, не думаю, что это предложение является панацеей от всех зол нашей профессии. Никто пока не знает, какие именно меры следует принять, чтобы оградить ее от несправедливого соперничества, одновременно открывая зеленую улицу всем тем, кто стремится принять творческое участие в самом производстве зданий и их частей. Все, что я предлагаю сделать в сегодняшнем состоянии неопределенности,— это держать дверь открытой для целого ряда новых проблем, притом трудных, которые являются результатом влияния индустриализации и должны быть решены новым поколением архитекторов.