Мы стоим сейчас на пути выхода художника к непосредственному участию в создании материальной культуры.

 

Архитектура — искусство, которое всегда материально воплощало культуру эпохи. Что творится у нас в архитектуре?

 

В № 1 и 3 «Художественной жизни» (бюл. Худож. сектора НКП) имеется ряд статей, исходящих от архитектурного п/отдела *. [...] Эта новая школа смела до «утопий» (№ 3, стр. 23 и др.).

 

 

Она разрабатывает проект застройки будущей Москвы. Вы ждете новых артерий, по которым должна течь новая жизнь, новой Красной Москвы. Чтобы установить эти новые пути, утописты из архитектурной мастерской (Московского Совдепа) * вытащили мумию плана Москвы XVII века, «восстанавливают» существовавшие кольцевые магистрали Белого города и пр. и пр.

 

 

Проектируют Московское Сити на Никольской, Варварке, Ильинке, соответственно лондонскому желудку мирового капитализма. На окраинах строят для рабочих «уютные поселки» и т. п.

 

Где рождаются такие нелепые утопии? — В архивах.

 

[...] Нам пришлось познакомиться с результатами этих форм из архивов — недавно была открыта выставка конкурса на Москворецкие мосты *. [...] Эта выставка была удивительным позорищем маститости наших бессильных старцев. Лучшее доказательство этому — проект маститейшего из маститых. Мост, мостовую, перескакивающую через реку для соединения двух улиц, он захватил римским форумом и посередине поставил храм (колонковый, как полагается) некоему богу и триумфальную лестницу с торжественными уступами и львами повел прямо в Москву-реку **. Да, чтобы создать такое чудо, нужно многое знать — знать про то, что была некогда Венеция — царица морей, жил там дож. венчался он ежегодно с Адриатикой, жил-был великий архитектор Палладио, и, чтобы дож мог сойти с моста или дворца к прекрасной невесте — морю, строили храм, и лестницу, и львов. [...]

 

 

 

С тех пор как живое природо-естественное наше творчество посадили в теплицы академий, все истинно творческое пошло мимо этих законсервированных коробок. Но те, для кого холст и глина были тесны, кто шел к творчеству сооружений, те попадали в шаманский круг бесконечного числа библиотечных наук, которыми их забутовывали маститые профессора, медленно, но верно закупоривая весь творческий порыв своих подмастерьев.

 

Так вырастали у нас монстры, ходячие энциклопедии всех древних веков. [...]

 

Но вот на Западе подули свежие ветры. Революции пахали жизнь. На смену восьми древним ч удам пришло новое — современный город. [...]

 

[...] Создавался и расцветал новый образ, нового буржуазного, капиталистического мира в лице его города. Когда империалистический капитал начал становиться на мозоли своего же младшего брата — маленького буржуа, — родилась любовь к природе и филантропия. Эбенезер Говард в Лондоне изобрел «город-сад», маленькие уютные домики на окраинах, куда могут спасаться те, для кого пет места в центре. За эту прекрасную идею схватились германские Крупны и иже с ними и начали филантропии, своих рабочих такими колониями.

 

Вот из каких миров ветер принес нам наши живые трупы, собирающиеся насаждать в коммунистической России город капитало-империализма с его центром-биржей (Сити), с его отодвинутыми на окраину, откуда ветер не дует, фабрично-заводскими углами, с его филантропическими домиками для рабочих «классов» и прочим и прочим [...]

 

Все это — вымирающее творчество вымирающей буржуазии. Здесь уже ничего не осталось от дерзаний из первых Гаусманов *, которые в первые дни своих побед смело рубили старое тело Парижа и дали этим образцы своей силы. Что же делают у нас? Не только в Париж, идут дальше — в Александрию к Александру Македонскому, в Каир, да мало ли есть хороших городов на свете. Идут туда, чтобы черпать вдохновение, но теряют там головы в бесплодных восторгах эстетического гипноза. Но это же преступное обращение со временем. Его не так много, и оно должно быть использовано для упорного изучения живого опыта, строящегося в современности, а не в романтическом беге от сегодняшнего дня за утешением в своей бездарности у греческих колонн, римских храмов и Парижских бульваров.

 

 

[...] Мы имеет проекты фабрик (и исполненные), где «архитектор-художник» опять только воспользовался случаем, чтобы сотворить римский храм. Бесконечные ряды колонн, бесконечные ряды материала, выброшенного для удовольствия одного человека — строителя. Слишком многое сделано для удовольствия пары любителей.

 

Мы имеем вокзал, шедевр стиля «национальных» павильонов всемирных выставок *, что строятся ровным счетом на 6 месяцев. И вас хотят убедить, что это искусство.

 

 

Теперь пробуют выработать тип рабочего односемейного дома.

 

[...] Но нужно это нам? Нужен ли нам отдельный, собственный дом?

 

[...] Удовлетворится ли этим рабочая Россия?...

 

Но здесь выясняется, что наши маститые занимаются искусством архитектуры, а все прочее — искусство строительное. Пусть строители сконструируют, приготовят живое тело фабрики или народного дома, а тогда придут архитекторы-художники с пудрами, румянами, париками и бородами стилей и понаклеят, пораспудрят нехудожественное произведение строителя.

 

[...] Не является ли архитектура в таком виде паразитом на чистом теле сооружения? Нужен ли для этой архитектуры целый факультет в Гос. худож. техническ. мастерских?* 

 

 

Но ведь жизнь требует творцов. Откуда мы их можем ждать в искусстве сооружений, в этой области, которой предстоит огромная задача перестройки всего тела жизни соответственно выстраиваемому новому его содержанию?