Роль архитектора в современном обществе

(Die Rolle des Architekten in der modernen Gesellschaft).
 
Данная статья представляет собой обработанный автором текст речи, произнесенной им по поводу получения премии имени Гёте во Франфурте-на-Майне в конце августа 1961 г. Она была опубликована в западногерманском журнале «Bauen und Wohnen» (1961, September), откуда и сделан данный перевод.
 
При сравнении этой речи с другими выступлениями В. Гропиуса бросается в глаза совпадение с целым рядом положений, высказанных в них. Очевидно, В. Гропиус пользовался одними и теми же записями. Наиболее полно она совпадает с текстом речи, произнесенной им в мае 1961 г. в Колумбийском университете (Нью-Йорк). См. W. Gropius, Address upon Receiving the Honorary Degree of Doctor of Humane Letters from Columbia University, March 21, 1961.— «Arts and Architectures, 1961, May, pp. 14—15, 28—30.
 
Темой моего выступления будет место архитектора в современном обществе как гражданина и специалиста. Все мнения о состоянии новейшей архитектуры можно выразить двумя словами: смятение и хаос. Первое впечатление сводится к тому, что основная тенденция развития архитектуры XX века, впервые обозначившаяся пятьдесят лет назад и воспринимавшаяся инициаторами этого движения в своем глубоком и неразделимом единстве, взорвана сегодня на столько частей, что трудно себе представить, как они смогут быть воссоединены вновь. Технические новшества, первоначально расцветавшие как чудесные средства для достижения цели, превратились в самоцель; индивидуальные методы проектирования омертвели во враждебных друг другу догмах; новое сознание наших растущих связей с прошлым извратилось в духе эклектизма; наше материальное изобилие ложно используется в стихии социальной безответственности во имя идеологии «искусства для искусства»; наша молодежь, сбитая с толку открывшимися и предоставленными в ее распоряжение богатыми возможностями, прячется в узкие рамки строго лимитированных заданий и ищет самовыражения в бессмысленных новшествах и сенсациях.
 
Короче говоря, мы, архитекторы, должны признать, что утеряли истинное направление, все свои задачи, свое достоинство и доверились воле случая.
 
Что, собственно, означает слово «хаос»? Одно из многих его определений гласит: «Состояние, когда неограниченные силы подвержены воле случая». Те из нас, кого устраивает обстановка хаоса, могут быть удовлетворены тем фактом, что древние греки олицетворили Хаос в древнейшем из своих богов.
 
Лично я не ощущаю особой благодати этого бога, который периодически появляется среди нас с тем, чтобы разметать и смешать все вещи на земле, ибо никогда еще за всю мою жизнь миссия архитектора не представлялась мне настолько тяжелой и запутанной, как сегодня. В начале современного движения за обновление архитектуры очень ясно проявлялась ведущая роль ее лидеров; но дальше борьба выродилась в приспособление романтически-индивидуализированного видения к трезвой реальности XX века. Мне кажется, что дух хаотичности поражает прежде всего тех, кто думает, что выиграл все битвы и ответил на все вопросы. Тех, которым слишком легко досталось все наследство, которые забыли великие цели начального этапа и полагают теперь, что былая гармоничность этих целей опрокинута новыми процессами в социальной и технической областях. Но проявления «хаоса» нуждаются в еще более подробном анализе. Благодаря фантастически растущим средствам коммуникации, которые сегодня охватывают все страны света, прогрессивные архитектурные идеи могут без всякого труда передаваться очень далеко в своем словесном выражении и в то же время не очень скоро быть усвоенными в своем нравственном смысле. Поэтому мы часто наблюдаем вокруг себя поразительный разлад между мыслью и делом. Словесная легкость скрывает под собой действительные трудности, которые еще надо преодолеть архитектору и которые нельзя разрешить простым умением, хотя бы и самым блестящим. Когда идет речь о планировании окружающей нас жизненной среды, влияние архитектора нередко предстает в розовом свете. Если знающий, преданный своему делу архитектор так или иначе удачно решает отдельный, собственный объект, последний, к сожалению, тем более резко выделяется из окружающей нас общей картины, резче даже, чем мы можем предположить. Действительно, индивидуализированное произведение попросту теряется в бесформенной массе никем не контролируемых зданий, которые вследствие роста наших городов буквально заполонили всю страну. За последние двадцать лет в США выдвинулось большое число одаренных архитекторов, работы которых вызывают интерес среди художников других стран. Но когда любознательность приводит их на нашу землю, чтобы увидеть эти новые творения, растущая ужасающая безобразность общего строительства бросается им в глаза раньше, чем они смогут отыскать объект своего интереса в этом безбрежном и аморфном окружении. Это и есть та сфера, где господствует крайний хаос, и это отсутствие согласованности картины в целом порождает лишь разочарование, а не проблему различения индивидуальных методов творчества.
 
С тех пор как пятьдесят лет назад я очутился в самой гуще архитектурного движения, я постоянно думаю о том, что архитектор, лишь угождающий тенденциям своего времени, вместо того чтобы стимулировать их развитие, оказывается под давлением двух групп обстоятельств, влияющих на его работу. Первая из них представляет собой результат эволюции человеческого общежития, тех сил, которые определяют строение общества и рождают новые формы жизни; другая — современные технические средства и индивидуальные формы выражения, которые, будучи определены первыми тенденциями, получают свою видимость и осязаемость. Очень важно, чтобы первая группа никогда не исчезала из поля зрения архитектора, когда он занимается другими важными проблемами, ибо в противном случае его подстерегает опасность потеряться либо в технических сенсациях, либо в индивидуальном маньеризме. Возможности новых технических средств значили для людей моего поколения даже еще больше, чем для нынешнего, но в начале нашего движения стояла идея, а не одержимость новыми формами и приемами. Наш испытующий взгляд был направлен прежде на сами жизненные процессы. Как следует жить: трудиться, передвигаться, отдыхать, как создать жизнетворную среду для нашего изменчивого общества — вот что пленяло наши мысли. 
 
Конечно, разные по своему складу люди могут ответить на этот вопрос по-разному, но почему это многообразие должно порождать хаос, хотя всем кажется, что они дают окончательное решение проблемы? В самом деле, сейчас возникает все больше и больше вариантов технического и эстетического решения любой данной проблемы, и каждый из них вполне может быть плодотворным, если он соответствует темпераменту архитектора и воплощается с тактом и пониманием.
 
Технические и социальные перемены, характерные для последнего столетия и глубоко повлиявшие на весь наш образ жизни и методы производства, мало-помалу создали совершенно новые привычки, новые стандарты и новые акценты, которые стали главными факторами в сегодняшней картине мира. Так, с изобретением бессемеровской стали и железобетона Монне, которые сделали достоянием истории массивные несущие стены, архитекторы получили неограниченные возможности свободного, гибкого планирования зданий, что, в свою очередь, стимулировало постоянное видоизменение образа жизни людей, ставшего неизмеримо подвижней и раскованней. Каркасные конструкции означают не только появление громадных оконных проемов и чудес сплошь остекленных стен — сегодня сталь употребляется очень часто, и это никого не удивляет — они сломали старую, неподвижную основу дома с четко разделенными пространственными ячейками и обусловили изменяемость, так называемую текучесть пространства. В процессе строительства это привело к развитию новой диалектической связи между внешним и внутренним пространством, которое стало широко применяться в современной архитектуре и варьируется до бесконечности. Стремление ко все возрастающей подвижности и гибкости стимулируется также развитием промышленного изготовления сырьевых фабрикатов, которое занимает все большее место в нашей строительной продукции и предвещает достижение еще большей точности и простоты строительного процесса. Важнейшими результатами всех этих открытий в области строительства можно считать следующие:
 
— рост гибкости и подвижности;
— возникновение новых пространственных связей между внутренним и внешним пространством;
— смелость, легкость, малая «привязанность к земле» строительных форм.
 
Все это — существеннейшие элементы современного языка строительных форм, которые архитекторы не могут игнорировать без ущерба для развития своего творчества. И понимание смысла  такого формообразования откроет перед нами лишь многосторонность процесса, но отнюдь не хаос. Я не могу разделить мнение некоторых критиков, будто именно архитектурная профессия ответственна за нестройность картины наших городов и бессмысленное разрушение природного пейзажа. Мы с вами хорошо знаем, что общество никогда не предоставляет архитектору или градостроителю полной свободы задумывать и воплощать свои замыслы так, чтобы они максимально соответствовали запросам народа. Все, на что он может надеяться, сводится к получению заказа на совершенно определенный проект от того или иного частного заказчика, где он может показать себя и своего заказчика в лучшем свете. Даже те, кто хочет рассматривать все в единстве и думает о том, как лучше достичь целостности окружения, поддаются на приманку быстрейшего выполнения задачи и хватаются за эрзацы. Попытки осуществления целостного планирования разбиваются о противодействие со стороны отдельных личностей, а также из-за того, что сама идея недостаточно ясна и убедительна и не может противостоять стремлению к выгоде и быстроте исполнения.
 
Но мы, конечно, должны признать и себя виновными в этом, поскольку мы, подобно остальным, разделяем грех недоделок, что приводит ко всяким огорчениям, не дает возможности воплотить сформулированные нами принципы в действительности и добиться необходимой дисциплины, спасающей от расслабленности в условиях материального изобилия.
 
Наша изобретательная торгашеская психология в ее бессмысленном злоупотреблении языком настолько извратила представление об истине, настолько свела на нет приличие и совестливость, что сейчас самое время выставить баррикады против этой массированной атаки на наш разум. Естественно, что этот общераспространенный торгашеский дух оказывает вредное влияние и на архитектуру. Поток преходящих и сенсационно красивых форм обескураживает всякое стремление к созданию визуально целостной жизненной среды, поскольку он молчаливо предполагает, что в интересах конкуренции один архитектор и дизайнер должен быть обязательно не похож на всех остальных. Результат оказывается полностью и враждебно противоположным искомому разнообразию архитектурных форм, которое явилось бы естественным следствием просто творчества разных индивидуальностей, сознающих свои обязательства по отношению к задаче синтезирования жизненной среды человека. Тут мы снова ясно видим, что силы, которые порождают сумятицу и хаос, возникают из одностороннего ослепления финансовыми вознаграждениями. Эти вознаграждения доминируют в нашей жизни. И мы можем воздействовать на эту ситуацию только в качестве представителей человеческого рода и демократических граждан, а не в роли одиноких специалистов. 
 
Я был поистине изумлен, когда прочитал в последнем выпуске «Журнала Американского института архитекторов» следующее суждение о состоянии нашего дела: «Общая картина архитектурной продукции за последние сорок лет вполне достойна сравнения с золотым веком греков, с мощью римлян и человечностью Ренессанса. В этом нет ничего невозможного, если архитектор готов снова взять на себя историческую миссию архитектора (высшего строителя)».
 
Как мы должны оценить подобную картину на фоне сегодняшнего положения вещей? Должны ли мы тешить себя мыслью, что признаки всех этих эпох расцвета могут возродиться снова, едва только интуиция и возможности архитекторов и художников воплотятся в действительность благодаря их светлому и неоспоримому авторитету и как только они всеми правдами и неправдами осознают себя выразителями чаяний народа? Расцвет греческого искусства во многом зависел от мужества и широты взглядов вождя греков, Перикла, который мобилизовал все финансовые и художественные ресурсы нации, чтобы воздвигнуть Парфенон. Во времена Ренессанса из-за сильного политического соперничества, сконцентрировавшего все мирские и церковные силы, художники и ремесленники оказались вовлечены в украшение княжеских дворцов. Куда бы мы ни заглянули в истории, мы увидим, что правители никогда не связывали здесь надежды на успех с индивидуальными прихотями или популярными настроениями, а обусловливали строгие нормы поведения, так же как и субординацию религиозных, гражданских и экономических стандартов, которые предопределяли систему архитектурных и художественных средств формы. В Японии согласно родословной, рангу и профессии человека регламентировалась даже величина его жилища.
 
Вся эта система имела в те времена весьма важное значение, но в нашем сегодняшнем мире для нее нет совершенно никакой почвы. Даже если бы сегодня нашлись «авторитетные» инстанции в лице больших корпораций или институтов, мы все равно не можем скрыть тот факт, что архитектор и художник XX века имеют дело с совершенно новым заказчиком и потребителем: усредненным жителем или его представителем, чье положение, мнение и влияние ненадежны и вряд ли могут быть сравнимы с авторитарностью прежних хозяев мира. Как мы видели, этот обыватель и сейчас представляет собой ноль во всем, что касается проявления его способности видения жизни за пределами сферы бизнеса, поскольку мы пренебрегли его воспитанием в качестве культурного арбитра. Он возмещает это пренебрежение свободой подвижного общения с жизнью, постоянно ограничиваемой, однако, его социальной амбицией, которая порождается безрассудным следованием только своим коммерческим интересам. В роли хозяина строительства он повсюду придерживается законного права влиять на его результаты; но он почти ничего не подозревает о своих собственных возможностях улучшить культурное и социальное окружение чем-то новым и позитивно ценным. До сих пор мы оценивали процессы современного строительства исключительно с негативной точки зрения, но я убежден, что у нас не будет никаких шансов стать подлинными творцами современных городов, если мы не сформулируем позитивные цели, подобные тем, что провозглашались в «Журнале Американского института архитекторов». 
 
Наше современное общество еще только испытывает, какой тип культурной интеграции отвечает его нуждам. Разумеется, ее нельзя установить путем раздачи строгих формул красоты необразованной публике с неразвитой способностью видеть, чувствовать и различать. Общество, подобное нашему, которое гарантировало равные права своим гражданам, должно осознать свои обязанности по развитию в населении всеобщей отзывчивости на духовные и эстетические ценности, по интенсификации в каждом человеке способности воображения. Только таким путем мы создадим ту основу, над которой разнообразные творческие проявления художника-артиста возвысятся не как изолированные феномены, игнорируемые и отвергаемые толпой, а как произведения, прочно укорененные в толще публичного восприятия и понимания. Для этого мы должны в каждом ребенке развивать способность видения и выражения его в соответствующих формах. Человек с развитой культурой видения и постижения формы всегда различит на основе этого понимания негативные и позитивные факторы своего предметного окружения. Апатия, овладевающая нами с возрастом и делающая нас пассивными по отношению к своему окружению, объясняется отсутствием своевременно разбуженного интереса к зрительной характерности мира.  В начале своего обучения дети должны знакомиться также с различными физическими и психологическими факторами визуального восприятия действительности, чтобы познать затем глубокую радость и удовлетворение, которые возникают при активном участии в практическом формировании окружающего мира. Подобный опыт, в процессе которого постигаются все характерные особенности формального выражения, никогда не забудется и будет потом постоянно подогревать интерес к судьбе и внешнему виду нашего окружения. Исследования, которые недавно были проведены в Чикагском университете, показали, что обычный ребенок напрягает все свои силы для постижения смысла «известного», в то время как творчески одаренный ребенок, напротив, любит разглядывать неизвестное, находя удовольствие в связанной с этим активности свободного выбора. Творческое дарование, подразумевающее непредубежденность и независимость духа, надо развивать всеми доступными средствами; без культивирования восприимчивости потенциально творчески одаренная личность останется вполне заурядной, подавленной максималистскими требованиями, а гениальная личность сожжет свой порох в одиночку, так и оставшись незамеченной. 
 
Более сорока лет тому назад к созданию Баухауза меня подтолкнула солидаризация именно с проблемой   взращивания потенциального художника, обеспечения его стимулирующей воспитательной атмосферой и возможности овладения им новой техникой. В отличие от других методов обучения метод, основанный на примере учителя, но не зависящий от его индивидуального языка, как это мы стремились осуществить в Баухаузе, обеспечивает учащимся наилучшую основу для ознакомления с объективными принципами универсального формообразования и соответственно психологическим особенностям человека. Освоив эту базу, он может затем прийти к собственному самовыражению, уже независимому от мастера. Это новое учение о формообразовании постепенно было полностью искажено. Современное поколение склонно видеть в Баухаузе уже исчерпавшую себя догму, поскольку его идеологические и технические предпосылки устарели. Тем самым смешивают методы творчества с практическими результатами, принадлежащими своему времени. Баухауз никогда не интересовался формулированием какой-либо догмы или «стиля», адресованного времени, так же как для него никогда не были самоцелью технические методы. Нам хотелось показать, каким образом коллектив из разных людей, объединившихся для совместной работы, но не забывающих о своей индивидуальности, может прийти к определенному родству художественного выражения, живо откликаясь на зов дня. В сущности, Баухауз стремился продемонстрировать, каким образом можно достичь единства в многообразии, используя для этого материалы, технику и представления о форме, отвечающие своему времени. Этот метод был революционным, и я не знаю до сих пор ни одной другой системы воспитания, которая могла бы скомпрометировать или заменить направление баухаузовской идеи. Сейчас, когда происходит смешение весьма сомнительных вещей, лишь имитирующих различные способы обучения без какого-либо их самостоятельного творческого развития, внимание к Баухаузу усиливается вновь. 
 
Было бы в высшей степени желательно продолжить и расширить этот первоначальный опыт Баухауза, чтобы сохранившееся еще содержимое ранее накопленных фондов стало живым достоянием живых людей. Это способствовало бы созданию необходимого «словарного» запаса, с помощью которого каждый индивид, комбинируя «слова», мог бы превращать свои замыслы в поэзию форм. Когда же, как это явно происходит в наше время, способность художественной кристаллизации и выражения характерных черт времени в некоем единстве ослабляется, то установление подобной взаимосвязи необходимо вдвойне. Несмотря на то, что существуют вполне жизнеспособные центры, стремящиеся к решению такого рода задачи, их влияние довольно ограниченно. Столь же трудно отыскать талантливых архитекторов и художников, которые были бы готовы наряду со своей практической деятельностью заняться и обучением, поскольку, согласно общим представлениям, обучение — это какое-то замкнутое, платоническое поле деятельности, несопоставимое с заманчиво высоко оплачиваемой работой практика. Необходимо сочетать оба эти вида деятельности друг с другом, чтобы оздоровить общую атмосферу для грядущего поколения, но, хотя это и признается всеми, почти никто ничего не делает для этого. 
 
У меня лично имеется подобный опыт преподавания, длившийся несколько лет, как сообщила «Тайме» в статье, посвященной моему семидесятилетию. После моего приезда в Америку, как говорится в ней, я якобы с особым удовольствием взялся за это чистенькое дело, не вполне достойное, однако, практика. Отметим, что газета была неверно информирована обо мне — я никогда не порывал с архитектурной практикой, совмещая ее с преподаванием,— так что для меня подобное суждение стало открытием несколько иного отношения к этому делу, а именно, что в США преподавание рассматривается как некое прибежище для людей с умом, которые чувствуют, что им тяжело уже заниматься реальной строительной практикой. Если подобная точка зрения и претерпела уже некоторые изменения, то они все же еще недостаточно основательны, чтобы изменить ее окончательно. Она вводит в заблуждение всех, кто пытается использовать ее в своих рассуждениях об обеих названных областях.
 
Часто говорят, что в условиях демократии какие-либо общие цели и средства формы не могут обусловливаться принудительной организацией. Но в любом случае организационный принцип соответствует нашему коллективному сознанию и интуиции, которые приводят к взаимосвязи наши прагматические требования и наши духовные идеалы. Уже довольно долго я пытаюсь добиться этого, пропагандируя совместную работу на совершенно добровольной основе. Но моя идея оказалась едва ли не под подозрением, а мои коллеги—слишком многие из них — покорно разделяют унаследованный от XIX века взгляд, согласно которому индивидуальный гений может творить лишь в обстановке великолепного одиночества. Как свидетельствует опыт последних пятидесяти лет, когда машины стали неудержимо входить в процесс строительства, архитекторы достаточно уже скованы устаревшими представлениями о том, будто они являются самовластными руководителями, решающими все задачи с помощью хорошо подобранного персонала и толковых инженеров, добиваясь таким образом воплощения своих потрясающе художественных целей. Это — изоляционистская политика, которая будет не в состоянии остановить поток неконтролируемого и дезорганизованного поглощения нашего жизненного пространства. Она диаметрально противоположна концепции «тотальной архитектуры», которая соотносится со всем целым нашего средообразующего развития и подразумевает объединение на широчайшей основе. Наши сегодняшние методы решения больших проектных задач — не более чем полумера, ибо мы привлекаем несколько крупных архитекторов, надеясь на то, что пять человек создадут больше красоты, чем один. В результате вместо подлинно творческой концепции, пронизанной единством, получается просто набор нескоординированных архитектонических идей. Очевидно, мы еще многому должны научиться в организации содружественной работы. Мой личный опыт говорит о том, что прежде всего надо уповать на идейную непредубежденность и на уверенность в том, что совместные размышления и обмен мнениями есть условие подлинно культурного прогресса. Исходя из этого, мы должны усвоить особенности человеческого характера, методы и словарь совместной работы, с которым незнакомы даже видные архитекторы. Это вовсе не легкая задача. Сравнительно нетрудно объединиться в работе тем, кто похож друг на друга, но совсем иное дело добиться равноправия очень разных индивидуальностей и при этом еще найти между ними максимум точек соприкосновения. Здесь особенно важно как можно больше усовершенствовать технику именно совместной работы; даже при полном гарантировании индивидуальности надо вместо культа ее требовать прежде всего совместной работы. 
 
Можно представить себе, что отдельная личность без тени сомнения усваивает те или иные идеи, но, если творческий индивид воспринимает стимулирующую критику другого, работа подвигается еще успешнее и тем легче устанавливаются связи между всеми обширными задачами, которые возникают в совместном творчестве.
 
Сегодня персональное общение людей друг с другом, несмотря или, вернее, как раз из-за ненормального увеличения технических средств коммуникаций, зашло в тупик; большинство людей связаны между собой самым поверхностным образом, да и то либо с теми, кто похож на них, либо с друзьями. Но как самолет не может заменить нам наших ног, так и личное общение между людьми не может быть вытеснено мощным потоком профессиональной литературы и другими средствами информации. Личные воззрения и непосредственный обмен мнениями остаются незаменимыми для нас, людей. Наше усложненное восприятие действительности требует разрядки, так что и с этой стороны, я думаю, интенсивность концепции можно обусловить только согласованной совместно деятельностью. 
 
При нынешнем изобилии художественных возможностей, а также технических и финансовых средств, предоставленных в наше распоряжение, современное поколение имеет все возможности создать такой содружественный коллектив и выразить новую архитектурную идею. Кажется, сегодня стоит произнести лишь несколько слов, чтобы творческие силы высвободились от изоляции и слились воедино. Лично я надеюсь, что эти силы освободятся и усилится влияние новой системы восприятия, приблизив осуществление наших общих чаяний по утверждению подлинно органичных форм жизни, в которых раскроется богатство творческих и духовных сил и их соответствие современности. Творческий импульс способен ответить на все эти потребности. Из слияния между собой таких сил вырастает новое единство культуры. Я думаю, что существует неограниченное число вариантов и возможностей взаимообъединения всех разнообразных деталей жизненной среды и достижения целостной картины нашего окружения — ясной и недвусмысленной. Что больше всего поражает нас в градостроительных ансамблях прошлого, как не то, что они воспринимаются как органичное целое с необыкновенно ясными и четко разделенными элементами? Именно это позволяло создать в городе богатую и интересную основу для развития многостороннего жизненного процесса, протекавшего в его стенах. Чем иначе объяснить чудо площади св. Марка в Венеции, этой жемчужины градостроительства прошлого? Это не какое-либо целиком задуманное произведение, как, например, площадь св. Петра Бернини,— здесь перед нами творение целого ряда зодчих, достигших единства части города, несмотря на стилевые различия и разнообразие используемых материалов. Эта необычайная целостность стала возможной постольку, поскольку никто из них не восставал против первоначальной идеи пространства площади и не пытался непременно использовать свои собственные формы. Площадь св. Марка идеальным образом демонстрирует мое кредо «единство в многообразии», к воплощению которого я стремился на протяжении всей моей жизни или по крайней мере хотел внести в решение этой задачи свой посильный вклад.
 
 
 
поддержать Totalarch

Добавить комментарий

Подтвердите, что вы не спамер
CAPTCHA
Подтвердите, что вы не спамер (Комментарий появится на сайте после проверки модератором)