Одно десятилетие отделяет нас от архитектурного «благополучия» довоенного времени, когда в Ленинграде, Москве и других крупных центрах лучшие русские зодчие беззаботно насаждали всевозможные «стили».

 

Много ли — десятилетие?

 

Маленькая трещинка времени. Но революция, уничтожив косные предрассудки и отжившие каноны, превратила трещинку в пропасть. По ту сторону пропасти остался последний этап увядания одряхлевшей системы европейского мышления, беспринципный эклектизм, имеющий наготове тысячу художественных рецептов, апробированных нашими дедами и прадедами, готовый черпать истину откуда угодно, но только в прошлом.

 

По эту сторону открывается новый путь, который еще надо прокладывать, новые просторы, которые нужно еще заселить. В обстановке сегодняшнего дня куется миросозерцание современного зодчего, создаются новые методы архитектурною мышления.

 

Вместо старой системы архитектурного творчества, где план, конструкции и внешнее оформление задания постоянно находились во взаимной вражде и где архитектор был по мере сил своих примирителем всех этих неразрешимых конфликтов, — новое архитектурное творчество прежде всего характеризуется своим единым нераздельным целевым устремлением, в котором органически выковывается Задача и к которому сводится созидательный процесс от начала до конца.

 

Вместо отвлеченного и крайне индивидуалистического вдохновения старого архитектора — современный зодчий твердо убежден в том, что архитектурная задача решается, как и всякая иная, лишь в результате точного выяснения неизвестных и отыскания правильного метода решения.

 

Зодчий видит вокруг себя творчество изобретателя в разных областях современной техники, гигантскими шагами побеждающей землю, недра и воздух, с каждым часом отвоевывающей все новые и новые позиции. Не трудно понять, что этот изумительный успех человеческого гения объясняется главным образом правильным методом его творчества. Изобретатель твердо знает, что, как бы ни был ярок подъем его творческого энтузиазма, он будет бесцелен без трезвого учета мельчайших обстоятельств, окружающих его деятельность. Он во всеоружии современного знания, он учитывает все условия сегодняшнего дня, он смотрит вперед, завоевывает будущее.

 

Конечно, наивно было бы подменить сложное искусство архитектуры подражанием тем или иным, хотя бы самым блестящим формам современной техники. Этот период наивного «машинного символизма» уже изжит. Лишь творческий метод изобретателя должен быть завоеван современным архитектором. Должно быть категорически отвергнуто наличие каких-либо штампов прошлого, как бы прекрасно оно ни было, ибо искания зодчего по существу своему — такое же изобретение, как и всякое другое изобретение, ставящее себе целью организовать и сконструировать конкретную практическую задачу, не только диктуемую сегодняшним днем, но и пригодную для завтрашнего.

 

Итак, прежде всего, ясное раскрытие всех неизвестных. И в первую очередь — неизвестных общего характера, диктуемых нашей Эпохой в целом, раскрытие особенностей, связанных с появлением нового социальною потребителя архитектуры — класса трудящихся, организующего не только свой современный быт, но и сложные формы ноной хозяйственной жизни государства. Тут, конечно, речь идет не о подлаживании к индивидуальным вкусам нового потребителя. К сожалению, часто именно к этому сводят постановку вопроса, причем еще стараются поспешно приписать рабочему вкусы и вкусики, являющиеся по существу отголоском старых дореволюционных взглядов.

 

Но тут дело меньше всего заключается во вкусах. Речь идет о выяснении особенностей нового потребителя как мощного коллектива, строящего социалистическое государство.

 

Речь идет прежде всего о принципе плановости, который должен войти в работу не только тех или иных руководящих государственных органов, но и в работу каждого зодчего, о включении отдельных замыслов в общую производственную сеть всей страны.

 

Коренным образом меняет характер работы современного архитектора то, что он сознает свою деятельность не как выполнение отдельных заказов, а как установку стандартов архитектуры, организующих новые жилища и города, как непрерывное совершенствование этих стандартов в связи с общими производственными особенностями, с уровнем нашей и международной строительной техники. В условиях переживаемого нами строительства социализма каждое новое решение архитектора — жилой дом, клуб, фабрика — мыслится нам, как изобретение совершенного типа, отвечающего своей задаче и пригодного к размножению в любом количестве, сообразно с потребностями государства. Это обстоятельство заранее отводит Энергию архитектора от поисков индивидуально-вкусового решения — к совершенствованию своего стандарта, к уточнению и максимальной типизации всех его деталей. Но для того чтобы они стали подлинно новыми архитектурными произведениями, конечно, они должны быть задуманы не на индивидуальном участке, не произвольной прихотью, не в тесных рамках скученного и случайно планированного города, а обратно, исходить из общего целого, из новых принципов рационального урбанизма, пригодного и для завтрашнего дня. Таким образом, очевидно, что условия нашей государственности властно отбрасывают нас от архитектурной единицы через сложный производственный процесс к целому комплексу: селению, поселку, городу.

 

К сожалению, специалисты, стоящие во главе государственных органов, ведающих нашим строительством, меньше всего озабочены Этим важным вопросом, меньше всего расположены пытливо смотреть вперед. Они вполне удовлетворены тем, что ограничили, например, застройку крупнейшего центра СССР — Москвы — четырех- или шестиэтажными домами.

 

Нечего говорить о том, что для меньших городов иди рабочих поселков ничего лучше города-сада, со своими маленькими особнячками, двориками и цветничками, и в мыслях не имеется. А между тем этот Говардовский идеал * не отстал ли от современности не меньше чем на десяток лет, а от нашей советской современности — и на более значительный срок?

 

 

Тем острее необходимость современного зодчего бороться с двух сторон: разработкой новых рациональных принципов планировки населенных мест и созданием стандартов архитектуры, которые послужили бы предпосылкой к созданию нового, разумного облика города.

 

Социальные условия современности таковы, что они ставят лишь во вторую очередь вопросы индивидуально-художественного развития архитектуры, они обращают наше внимание прежде всего на проблему новых рациональных типов архитектуры и, включая архитектора в общую производственную цепь страны, уничтожают обособленность, которая существовала раньше между различными видами архитектурной и инженерной деятельности. Конечно, сложное развитие нашей жизни таково, что более чем когда-либо, заставляет зодчего специализироваться в той или иной области, но в то же время у всех современных зодчих выросло твердое убеждение в однозначности их творческой деятельности: одни заняты созданием типа нового жилья, другие — нового общественного сооружения, а третьи — новой фабрики или завода. И именно потому, что сооружения фабрично-заводского и инженерного характера никогда не были крепко связаны с косными традициями художественного прошлого, они оказались, по принципам, лежащим в их созидании, намного более отвечающими потребностям момента, более пригодными к обслуживанию новой жизни. Таким образом, не только стерлась в нашем представлении грань между гражданским или инженерным сооружением, но даже это последнее оказалось передовым застрельщиком в формации подлинно современной архитектуры.

 

Трезвый учет всех этих обстоятельств, выдвинутых и обостренных новыми социальными условиями, не только первое условие правильного решения архитектурной задачи, но и источник тех чисто архитектурных возможностей, которые таятся в изменившихся условиях нашей жизни.

 

Но наряду с ними перед архитектором стоят и другие «неизвестные», вытекающие из особенностей каждого момента работы в отдельности, из особенностей самого задания, его функций, условий и места производства.

 

Решение этих «неизвестных» приводит к совершенно новому методу архитектурного мышления — к методу функционального творчества.

 

Свободный от всяких штампов прошлого, от предрассудков и предубеждений, новый зодчий анализирует все стороны задания, его особенности, он расчленяет его на составные элементы, группирует по их функциям и организует свое решение по этим предпосылкам. Получается пространственное решение, уподобленное всякому разумному организму, расчлененное на отдельные органы, получающие то или иное развитие в зависимости от функций, ими выполняемых.

 

В силу этого мы видим в работах современных архитекторов появление совершенно нового плана, большей частью асимметричного, так как редко функции частей здания бывают абсолютно одинаковыми, — предпочтительно открытого и свободного в своей конфигурации, потому что тогда не только лучше омываются все части сооружения воздухом и светом, но и четче читается его функциональная члененность, легче угадывается развертывающаяся в них динамическая жизнь.

 

Тот же метод функционального творчества приводит не только к ясному учету «неизвестных» задачи, но к такому же учету элементов ее решения.

 

Зодчий устанавливает тогда в своем творчестве путь от главного к второстепенному, от костяка к оболочке. Только функциональное архитектурное мышление жестко устанавливает пространственную организацию как исходную точку работы, указывает то место, куда должен быть направлен основной удар. Таким образом, выясняется — как первая функция конкретных условий задания — установление количества отдельных пространственных величин, их размеров и взаимной связи. Из этого прежде всего исходит современный архитектор, это заставляет его развертывать свой замысел изнутри наружу, а не обратно, как это делалось в периоды эклектизма, это направляет весь его дальнейший путь.

 

Вторым моментом становится конструирование изнутри развертывающейся пространственной задачи, из того или иного материала и теми или иными конструктивными методами. Ясно, что оно является неизбежной функцией основного пространственного решения.

 

Дальнейший этап работы нового архитектора: соотношение пространственных объемов извне, группировка архитектурных масс — их ритм и пропорции вытекают естественно из первой половины его деятельности, становятся функцией сконструированной материальной оболочки и скрытого за ней пространства.

 

И наконец, трактовка той или иной стенной поверхности, оформление отдельных элементов, отверстий, опор и т. д. — все это функции тех или иных перечисленных или каких-либо других привходящих данных.

 

Таким образом, самый метод функционального творчества вместо старого дробления на отдельные независимые и обычно враждебные друг другу задачи приводит к единому органическому творческому процессу, где одна из задач вытекает из другой со всей логикой естественного развития. Нет ни одного элемента, ни одной части замысла архитектора, который был бы стихиен. Все находит себе объяснение и функциональное оправдание в своей целесообразности. Целое все объединяет, все уравновешивает, создает образцы высочайшей выразительности, четкости, ясности, где ничто не может быть изменено.

 

Вместо готовых, бесчисленное множество раз пережеванных образцов прошлого новый метод коренным образом перевооружает зодчего. Он дает здоровое направление его мыслям, неизбежно устремляя их от главного к второстепенному, заставляет его отбрасывать ненужное и искать художественную выразительность в самом важном и необходимом.

 

Нет никакой опасности в вытекающем из этого метода аскетизме молодой архитектуры, который отпугивает близоруких. Это аскетизм молодости и здоровья, бодрый аскетизм строителей и организаторов новой жизни.